Сатиры - [2]

САТИРА ВТОРАЯ.

Лучше отсюда бежать - к ледяному хотя б океану, За савроматов, лишь только дерзнут заикнуться о нравах Те, что себя выдают за Куриев, сами ж - вакханты: Вовсе невежды они, хотя и найдешь ты повсюду Гипсы с Хрисиппом у них; совершеннее всех у них тот, кто Купит портрет Аристотеля или Питтака, а также Бюстам Клеанфа прикажет стеречь свои книжные полки. Лицам доверия нет, - ведь наши полны переулки Хмурых распутников; ты обличаешь позорное дело, 10 Сам же похабнее всех безобразников школы Сократа. Правда, щетина твоя на руках и косматые члены Дух непреклонный сулят, однако же с гладкого зада Врач у тебя отрезает, смеясь, бородавки большие. Редко они говорят, велика у них похоть к молчанью; Волосы бреют короче бровей. Архигалл Перибомий Более их и правдив и честен: лицом и походкой Он обличает порочность свою, - судьба в том повинна; Этих жалка простота, им в безумстве самом - извиненье. Хуже их те, что порочность громят словесами Геракла, 20 О добродетели речи ведут - и задницей крутят. "Ты, виляющий Секст, - тебя ли я буду стыдиться? Чем же я хуже тебя? - бесчестный Варилл его спросит. Над кривоногим смеется прямой, и над неграми - белый; Разве терпимо, когда мятежом возмущаются Гракхи? Кто не смешал бы небо с землей и моря с небесами, Если Вересу не нравится вор, а Милону - убийца, Если развратников Клодий винит, Катилина - Цетега, А триумвиры не терпят проскрипций учителя Суллы?" Был соблазнитель такой, недавно запятнанный связью 30 Жуткою; восстановлял он законы суровые; страшны Были не только что людям они, но Венере и Марсу При бесконечных абортах из плотного Юлии чрева, Что извергало мясные комочки, схожие с дядей. Значит, вполне по заслугам порочные все презирают Деланных Скавров и, если задеть их, кусаются тоже. Раз одного из таких не стерпела Ларония - мрачных, Вечно взывающих: "Где ты, закон о развратниках? Дремлешь?" Молвит с усмешкой ему: "Счастливое время, когда ты Нравы блюдешь, - вся столица теперь стыдливость познает: 40 Третий свалился Катон с небеси. Только где покупаешь Этот бальзам ты, которым несет от твоей волосатой Шеи? Не постыдись - укажи мне хозяина лавки. Но уж когда ворошить и законы и правила, - прежде Всех надо вызвать закон Скантиниев; раньше взгляни ты Да испытай-ка мужчин: проступки их хуже, чем наши; Их защищает количество их и сомкнутый строй их Кроет разврат круговая порука. Средь нашего пола Ни одного не найдешь безобразного столь же примера: Мевия - Клувию, Флора - Катуллу вовсе не лижут. 50 А вот Гиспон отдается юнцам, от двояких излишеств Чахнет. Мы тяжб не ведем, не знаем гражданского права. Ваши суды не волнуем каким бы то ни было шумом. Женщины редки борцы и рубцами питаются редко; Вы же прядете шерсть, наполняя мотками корзины; Крутите лучше самой Пенелопы, ловчее Арахны Веретено, на котором намотана тонкая нитка, Как у любовницы грязной, сидящей на жалком чурбане. Вот почему в завещанье вошел лишь отпущенник Гистра, Много при жизни жене молодой отдававшего денег: 60 Будет богата она - сам-третей на широкой постели. Замуж выходишь, - молчи: драгоценности будут за тайну Так почему только нам приговор выносят суровый? К воронам милостив суд, но он угнетает голубок". Тут от Ларонии слов, очевидно правдивых, бежали В трепете Стои сыны; налгала она разве? Другие Все станут делать, раз ты надеваешь прозрачные ткани, Кретик, и в этой одежде громишь, к удивленью народа, Разных Прокул да Поллит. Фабулла - распутница, правда: Хочешь - осудят ее, и Карфинию также; однако 70 И подсудимая тоги такой не наденет. - "Мне жарко: Зноен июль!" - Выступай нагишом: полоумным не стыдно; Чем не одежда, в которой тебя - издавай ты законы Слушать бы стал победитель народ, заживляющий раны, И побросавшая плуги толпа отдыхающих горцев. Не закричишь ли ты сам, увидавши судью в этом платье? Я сомневаюсь, идут ли свидетелю ткани сквозные. Неукротимый и строгий учитель свободы, ты, Кретик, Виден насквозь! Привила эту язву дурная зараза, Многим привьет и впредь, - точно в поле целое стадо 80 Падает из-за парши от одной лишь свиньи шелудивой Или теряет свой цвет виноград от испорченной грозди. Как-нибудь выкинешь ты еще что-нибудь хуже одежды: Сразу никто не бывал негодяем: но мало-помалу Примут тебя те, кто носят на лбу (даже дома) повязки Длинные и украшают всю шею себе ожерельем, Брюхом свиньи молодой и объемистой чашей справляя Доброй Богини обряд; но они, извращая обычай, Гонят всех женщин прочь, не давая ступить на пороги: Только мужчинам доступен алтарь божества. "Убирайтесь, 90 Непосвященные! - слышен их крик, - здесь флейтам не место!" Так же вот, факелы скрыв, справляли оргии бапты; Чтили они Котито - афинянку, чтили без меры. Тот, натерев себе брови размоченной сажей, иголкой Их продолжает кривой и красит ресницы, моргая Сильно глазами, а тот из приапа стеклянного пьет и Пряди отросших волос в золоченую сетку вправляет, В тонкую желтую ткань разодетый иль в синюю с клеткой. Как господин, и рабы по-женски клянутся Юноной. Зеркало держит иной, - эту ношу миньона Отона, 100 Будто добычу с аврунка Актора: смотрелся в него он Вооруженный, когда приказал уже двигать знамена. Дело достойно анналов, достойно истории новой: Зеркало заняло место в обозе гражданских сражений! Ясно, лишь высший вождь способен и Гальбу угробить, И обеспечить за кожей уход, лишь гражданская доблесть На бебриакских полях и к дворцовой добыче стремится, И покрывает лицо размазанным мякишем хлеба, Как не умела ни лучник Ассирии - Семирамида, Ни Клеопатра, грустя на судне, покинувшем Акций. 110 Нету здесь вовсе стыда за слова, ни почтения к пиру, Мерзость Кибелы свободно звучит голосами кастратов; Здесь исступленный старик, убеленный уже сединами, Таинств блюститель, редчайший пример достопамятной глотки, Дорого стоящий людям наставник. Чего же, однако, Тут ожидают все те, которым пора уже было б Как у фригийцев - излишнюю плоть отрезать ножами? Гракх в приданое дал четыреста тысяч сестерций За трубачом (если только последний не был горнистом); Вот договор заключен. "В добрый час!" - им сказали, и гости 120 Сели за стол пировать, молодая - на лоне у мужа... Вы - благородные, цензор нам нужен иль, может, гаруспик? Что ж, содрогнулись бы вы и сочли бы за большее чудо, Если б теленка жена родила, а ягненка - корова? Вот в позументах и в платье до пят, в покрывале огнистом Тот, кто носил на священном ремне всю тяжесть святыни И под щитами скакал и потел. Откуда же, Ромул, Рима отец, нечестье такое в пастушеском роде? Что за крапива, о Марс-Градив, зажгла твоих внуков? Вот за мужчину выходит богатый и знатный мужчина, 130 Шлемом ты не трясешь, по земле не ударишь копьем ты, Даже не скажешь отцу? Так уйди и покинь этот округ Марсова поля, раз ты пренебрег им. - "Мне завтра с восходом Солнца нужно исполнить дела в долине Квирина". - "Что ж за причина для дел?"- "Не спрашивай: замуж выходит Друг, и не всех приглашал". - Дожить бы нам только: уж будет, Будет все это твориться при всех, занесется и в книги; Женам-невестам меж тем угрожает ужасная пытка Больше не смогут рожать и, рожая, удерживать мужа. К счастью, природа душе не дает еще права над телом: 140 Эти "супруги" детей не оставят, и им не поможет Толстая бабка-лидийка с ее пузырьками и мазью Или удар по рукам от проворно бегущих луперков. Гаже, чем это, - трезубец одетого в тунику Гракха: Он - гладиатор - пустился бежать посредине арены. Он - родовитее Капитолинов, знатнее Марцеллов, Выше потомков и Павла и Катула, Фабиев старше, Зрителей всех на почетных местах у самой арены, Вплоть до того, кто устраивал сам эти игры для Гракха. Что преисподняя есть, существуют какие-то маны, 150 Шест Харона и черные жабы в пучине стигийской, Возит единственный челн столько тысяч людей через реку, В это поверят лишь дети, еще не платившие в банях. Ты же серьезно представь, что чувствует Курий покойный, Два Сципиона, что чуют Фабриций и маны Камилла, Фабии с их легионом кремерским и павшие в Каннах Юноши, души погибших в боях, - всякий раз, что отсюда К ним прибывает такая вот тень? - Очищения жаждут, Если бы с факелом серы им дали и влажного лавра. Жалкими входим гуда мы! Простерли оружие, правда, 160 Мы за Юверны брега, за Оркады, что взяты недавно, И за британцев - в страну, где совсем мимолетные ночи. Те, кого мы победили, не делают вовсе того, что Ныне творит народ-победитель в столице; однако Ходит молва, что один армянин Залак - развращенней Всех вместе взятых эфебов: живет, мол, с влюбленным трибуном. Только взгляни, что делают связи: заложником прибыл Здесь человеком стал; удалось бы остаться подольше В городе мальчику, - а уж ему покровитель найдется; Скинут штаны, побросают кинжалы, уздечки и плети: 170 Так в Артаксату несут молодежи столичные нравы.