Сатиры - [5]

Этого я не боюсь! - Ты всегда говоришь, что различья

Нет меж большой и меж малой виной, меж разбоем и кражей;

Будто ты все бы одной косою скосил без разбора,

Если б почтили тебя сограждане властью высокой.

Если ж мудрец - по твоим же словам - и богач, и сапожник,

И красавец, и царь: так чего же желать, все имея?..

"Ты ведь не понял меня, - говоришь ты, - Хризипп, наш наставник,

Так говорит, что мудрец, хоть не шьет сапогов и сандалий,

Но сапожник и он". - Почему? - "Потому, что и молча

130 Гермоген - все отличный певец; а Алфен - все искусный

Был брадобрей, хоть и бросил он бритвы и запер цирюльню!

Так и мудрец. - Он искусен во всем; он всем обладает,

Следственно он над всеми и царь". - Хорошо! отчего же

Ты не властен мальчишек прогнать, как они всей толпою

Бороду рвут у тебя, и как ты надрываешься с крику?..

Ты и мудрец, ты и царь; а лаешь на них попустому!

Кончим! Пока за квадрант ты, властитель, отправишься в баню.

С свитой покуда незнатной, с одним полоумным Криспином,

Я остаюся с друзьями, которые - в чем по незнанью

140 Я погрешу - мне охотно простят; я тоже охотно

Их недостатки сношу. - И хоть я гражданин неизвестный,

Но убежден, что счастливей тебя проживу я на свете!

Пер. М. Дмитриева

4

Аристофан и Кратин, Эвполид и другие поэты,

Мужи, которые древней комедии славою были,

Если кто стоил представленным быть на позорище людям,

Вор ли, убийца ль, супружник ли прав оскорбитель бесчестный,

Смело, свободно его на позор выставляли народу.

В этом последовал им и Луцилий, во всем им подобный,

Кроме того, что в стихе изменил он и меру и стопу.

Весел, тонок, остер; но в составе стиха был он жесток:

Вот в чем его был порок. - Он считал за великое дело

10 Двести стихов просказать, на одной на ноге простоявши.

Мутным потоком он тек; а найти в нем хорошее можно.

Но - многословен, ленив, не любил он трудиться над слогом,

Много ль писал - умолчу! - Но вот уж я вижу Криспина;

Вот... подзывает мизинцем меня: "Возьми-ка таблички,

Ежели хочешь; назначим свидетелей, время и место,

Да и посмотрим, кто больше напишет!" - О нет! превосходно

Сделали боги, что дали мне ум и скудный и робкий!

Редко и мало ведь я говорю; но тебе не мешаю,

Если угодно тебе, подражать раздувальному меху

20 И напрягаться, пока от огня размягчится железо.

Счастливый Фанний! Он все сочиненья свои и свой облик

Выставил сам, хоть никто не просил - Но моих сочинений

Не читает никто; а публично читать я боюся,

Потому что не мало людей, порицанья достойных:

Им не нравится род мой! - Возьми из толпы наудачу

Этот терзается скупостью; тот честолюбьем несчастным;

Этому нравятся женщины; этому мальчики милы;

Этого блеск серебра восхищает, а Альбия - бронза.

Этот меняет товары от стран восходящего солнца

30 Вплоть до земель, где оно заходящими греет лучами:

Все умножая богатства, убытков страшась, он несется,

Он сквозь опасности мчится, как прах, воздвигаемый вихрем.

Все, кто боится стихов, ненавидят за них и поэта.

"Сено, кричат, на рогах у него!" - "Берегись! Он пощады

Даже и другу не даст; приневолит себя, чтоб смеяться!

Только б ему написать, а уж там всем мальчишкам, старухам,

Из пекарни ль, с пруда ли идут, всем уж будет известно!"

Пусть! Но примите, прошу, два слова в мое оправданье!

Первое: я не считаю себя в тех, которым бы дал я

40 Имя поэта: ведь стих заключить в известную меру

Этого мало! - Ты сам согласишься, что кто, нам подобно,

Пишет, как говорят, тот не может быть признан поэтом.

Этого имени честь прилична лишь гению, духу

Божеской силы; устам - великое миру гласящим.

Вот отчего и комедия многих вводила в сомненье,

И поэма ль она или нет, подвергалось вопросу;

Ибо ни силы в ней духа, ни речи высокой: отлична

Только известною мерой стиха от речей разговорных.

"Так! но и в ней - не гремит ли отец, пламенеющий гневом,

50 Ежели сын, без ума от развратницы, брак отвергает,

От невесты с приданым бежит, и при светочах, пьяный

Засветло бродит туда и сюда!" - Но разве Помпоний,

Если бы жив был отец, не те же бы слышал угрозы?

Следственно гладких стихов для комедии мало, хотя бы,

Меру отняв, мог и всякий отец так грозиться на сцене.

Ежели меры и такта лишить все, что ныне пишу я,

Как и что прежде Луцилий писал, и слова переставить,

Первое сделать последним, последнее первым (не так, как

В этих известных стихах: "Когда железные грани

60 И затворы войны сокрушились жестоким раздором"):

В нас невозможно б найти и разбросанных членов поэта!

Но поэма ль комедия или она не поэма,

Это оставим до времени. Вот в чем вопрос: справедливо ль

Ты почитаешь опасной сатиру? - Пусть Сульций и Каприй

Оба охриплые, в жарком и сильном усердии оба,

Ходят с доносом в руках, негодяев к великому страху;

Но - кто честно живет, тот доносы и их презирает.

Если на Целия, Бирра, разбойников, сам и похож ты,

Все я не Каприй, не Сульций: чего же меня ты боишься?

70 В книжных лавках нет вовсе моих сочинений, не видно

Объявлений о них, прибитых к столбам; и над ними

Не потеет ни черни рука ни рука Гермогена!

Я их читаю только друзьям; но и то с принужденьем,

Но и то не везде, не при всех. - А многие любят