Незаметно она уснула.
В сновидениях Аглавра бродила по прибрежным пескам какого-то светлого, серебряного моря.
Берега были покрыты лагунами, маленькими озерами и заросли тростниками. Водяные птицы перекликались между собой у блестящих луж. Тростники цвели невиданно пышными цветами, манившими бабочек и гигантских, величиной с птицу, стрекоз. Аглавра стремилась кого-то отыскать, но ей попадались все не те лица, которых ей было нужно.
То и дело из раздвинувшихся тростников строили путнице гримасы паниски. Из моря выплывали толстые водяные боги с одним или даже двумя рыбьими хвостами. Они били себя в грудь и приглашали деву в свои прозрачные волны. Издали, на вершинах песчаных дюн несколько раз появлялся убитый ею смертный мальчишка; он прыгал то на той, то на другой ноге, кривлялся и махал руками. «У этого презренного ноги как у нимф или как у олимпийцев, а у меня звериные. О, если вы мне удалось их у него отнять!»
— Они будут тебе коротки, — послышался из лужи чей-то незнакомый и неприятный голос.
Аглавре чудилось, что все вокруг враждебно против нее настроено. Тростники подозрительно шепчутся между собой, птицы кричат про нее что-то насмешливое, цветы делают гримасы, а блестящие лужи слишком старательно отражают ее козлиные ноги.
Сатиресса отвернулась и пошла в противоположную сторону от берега моря. Там простиралась широкая, жесткой болотной травой заросшая равнина.
И долго-долго шла дева этой равниной, по пояс в мокрой траве, словно стараясь уйти от себя самой. Местами почва была покрыта водой, и ноги путницы вязли, чмокая в иле… Ныла спина. Устало гнулись колени. Наступал вечер. Зашло солнце. Стало темно. Ночной ветерок шелестел влажной осокой…
Неведомый страх наполнил внезапно душу Аглавры. Ей казалось, что за ней кто-то гонится, кто-то хочет поймать ее и убить. Дева оглянулась, но кругом не было никого. В беспричинной смертной тоске стала тогда взывать сатиресса:
— Ты, великая, страшная, дарящая рост травам и знающая время рождений, ночь Ночной Тишины и того, кто называет себя Властелином Неба. Я, от кого ты отреклась и бросила, умоляю: сжалься над дочерью! Сжалься! Лицо мое, как говорят все, слишком напоминает твое, мой стан, моя грудь и руки так же прекрасны, как и у той, которая меня породила. Сжалься надо мной! Явись и сотвори чудо, о самая могучая из волшебниц! Явись! Явись! Явись!
И Аглавра протянула руки свои в тy сторону, откуда должна была показаться луна.
Вдали послышался протяжный собачий вой, до того страшный, что все тело сатирессы обдало холодом; волосы на голове и шерсть на ногах стали дыбом. На горизонте появилась, быстро направляясь к Аглавре, гигантская мрачная тень. У ног ее прыгали, злобно рыча, огромные черные суки.
Сатиресса на миг закрыла глаза, а когда вновь их открыла, богиня находилась уже в нескольких шагах. Она была вся бледная, бесцветная в ночной полумгле, и лишь от лунного диска над головой лился серебряный свет на ее голые плечи. Глаза богини были опущены, стройные ноги сжаты, а ладони протянутых рук алели красной кровью.
Нахмурены были грозные брови, лицо — сурово и мрачно.
— Кто беспокоил меня здесь мольбой? С каких пор сатирессы дерзают вызывать дочь таинственной Лето, беспокоить ту, стрелы которой не знают пощады?
— Мать, это я призывала тебя!
— Что говоришь ты, безумная! Я непорочна, как мое серебристое сияние. Сестра лучезарного Феба никогда не имела детей! Ты помешалась в рассудке или явилась сюда с оргии нового бога…. Что, нужно тебе, поклонница сына смертной Семелы?
— Не знаю сына Семелы. Я пришла к той, про кого рассказали мне нимфы, к той, кого, шепчась меж собой, поминают сатиры, когда я легкой ногой прохожу среди них. Не отвергай меня, о мать, и склони свое багряное ухо к шепоту моих умоляющих слов!
— Говори! Нас никто не услышит, — глухо произнесла Артемида.
— Если ты не хочешь признать меня дочерью, втайне рожденной от Пана, то сжалься и исполни то, что так легко можешь сделать. Вели, чтобы мои козлиные ноги стали ногами богинь, стали как у тебя!
— Не могу. Это ноги твоего отца, и я над ними не властна.
— О мать! — простонала. Аглавра.
— Я знаю: тебе тяжело, — продолжала богиня, — но помни, ты не бессмертна, а потому и горе твое будет тянуться не вечно. Не ропщи! Знай, что богиней быть иногда тяжелее, нежели нимфой или твердокопытной самкой сатира… Отойди! Я не мать тебе. У Артемиды нет дочери! — закончила речь дочь Латоны, отстраняя ногой ползавшую перед ней сатирессу.
Внезапно склонясь к Аглавре, богиня поцеловала ее и скрылась.
Спящая дева, застонав, открыла глаза….
…………………………………………………………………………………………………………………
На востоке виднелась багряно-золотая полоска зари. Утренняя роса густой стеной стояла вокруг сатирессы…
Склонясь над ней, жадно впился поцелуем в ее белую грудь молодой мохнатый сатир. Когда Аглавра открыла глаза, он в испуге отпрянул и пытался скрыться в кустах.
Негодуя, с криком гнева и мести, вскочив, метнулась за ним сатиресса. Сатир побежал к реке и с шумом бросился в воду. Кругом полетели брызги… Аглавра склонилась к земле, ища тяжелый камень, но сатир уже скрылся в густой чаще тростников, и лишь колыханье вершинок обозначало его поспешное бегство.
