Сатанстое - [63]

— Опасаться преследования со стороны французов нечего, — сказал я, — так как все их суда на другой стороне озера, а положение дел в стране то же, что и до ухода армии!

— Во всяком случае надо спросить совета индейца! — сказал Дирк.

— Чернокожий сделал глупость! — сказал вместо ответа онондаго.

— Что я такого сделал, красный черт? — накинулся на Сускезуса Джеп, питавший, как и всякий негр, прирожденную антипатию ко всем индейцам, на что последние отвечали нескрываемым презрением к черной расе. — Что я такого сделал, что ты так говоришь в присутствии моего господина?

— Скажи, Сускезус, что же он, в самом деле, сделал? — спросил я, видя, что индеец не собирался отвечать моему негру и имел такой вид, будто он решительно ничего не слышал.

— Он избил краснокожего воина, как собаку!

— Ну, так что же? Велика важность! — пробормотал Джеп. — Немного постегать краснокожего совсем не вредно!

— Спина воина чувствительнее спины скво. Эти удары оскорбили его; он никогда не простит.

— Пусть помнит! Я хорошо его проучил, а в прощении его не нуждаюсь. Он был моим пленником. Почему я должен был отпустить его, даже не проучив как следует? Разве я жалуюсь, когда мой господин бьет меня?

— Как видно, я мало тебя бил, иначе ты не посмел бы так рассуждать в моем присутствии, — сказал я. — Перестань сейчас же, не то мне придется тоже проучить тебя!

— Маленькая порка часто бывает очень полезна негру! — заметил Гурт.

Дирк молчал.

— Ну, Сускезус, — обратился я к индейцу, — объясни, в чем дело! Я хочу знать!

— Мускеруск — вождь, а у вождя гуронов кожа чувствительная; он никогда не забывает того, кто его оскорбил!

— Но твой гурон едва ли сумеет разыскать нас; он, естественно, будет думать, что мы остались при войске, и если он вздумает искать нас там, то, конечно, не найдет!

— Как знать? Леса полны тропинок, а индеец полон хитрости и коварства! Зачем вы упоминали о Равенснесте?

— А разве кто-нибудь произнес это название в присутствии гурона? — спросил я, более встревоженный этим, чем всем остальным.

— Да, кто-то что-то сказал о Равенснесте, но так, вскользь, что едва ли этот гурон мог что-нибудь сообразить, — заметил Гурт небрежно. — А впрочем, пусть только вернется, если хочет, мы ему покажем!

Но это было неразумное рассуждение. Мое воображение невольно рисовало мне Аннеке, на которой вымещают свою злобу индейцы.

— Я послал бы вас, Сускезус, к этому гурону, — сказал я, — если бы вы могли мне сказать, за какую цену он согласится продать нам свое прощение!

Онондаго взглянул на меня многозначительно, а затем, приблизившись к Джепу, описал пальцем на его голове линию скальпа. Джеп понял значение этого выразительного жеста и посмотрел на индейца с таким выражением, с каким бульдог смотрит, скаля зубы, на свою жертву, когда готовится вцепиться ей в горло. Видя это, я приказал Джепу идти собирать вещи и тогда предложил Сускезусу высказаться определеннее.

— Вы знаете индейцев. Они теперь считают англичан разбитыми и повсюду ищут скальпы; они любят всякие скальпы: мужские, женские, детские, потому что все они оплачиваются деньгами и приносят честь!

— Да, — заметил Гурт, — это настоящие дьяволы, как только почуют кровь! Так ты думаешь, эти французские индейцы проберутся даже сюда, к нашим поселениям?

— Они пойдут где ближе; остальное им безразлично; ближе всех ваш друг. Но это вам нежелательно, не так ли?

— Конечно! А потому проводите нас кратчайшим путем в Равенснест. Это укрепленное жилище, где живут особы, которые нам дороже нас самих! — проговорил Гурт.

При последних его словах Сускезус едва заметно усмехнулся.

— Да, та скво недурна, — сказал он снисходительно, — я понимаю, что молодому человеку она нравится; но нам нельзя теперь идти туда. Надо раньше разыскать друзей, которые меряют землю, ту землю, что раньше принадлежала индейцам!

Это последнее замечание не понравилось мне. Оно было, несомненно, вызвано какой-то мыслью, зародившейся в мозгу индейца, которую я счел нужным разъяснить.

— Я весьма рад, что эта земля принадлежала индейцам, — сказал я, — так как в противном случае мы бы не имели права на нее. Но ведь мой отец и полковник Фоллок, его друг, купили эти земли у мохоков и уплатили им за них полностью, сколько те потребовали.

— Краснокожие никогда так не отмеряют землю, — сказал онондаго, — краснокожий указывает рукой, срубает кусты или ветви и говорит: вот, бери от этой воды до этой, земля твоя.

— Да, ты прав, мой друг. Так делают индейцы, но так как этот способ измерения земли не пригоден для разделения на отдельные, обособленные фермы, то нам нужно разбить всю эту землю на мелкие участки. Мохоки уступили моему отцу и его другу всю землю, которую они могли обойти в течение двух суток, идя от восхода до захода солнца и отдыхая ночью.

— Да, это доброе дело! — воскликнул индеец. — Нога не может обмануть, а перо — большой подлец!

— Индейцы сами пошли обходить с отцом и его другом землю, и когда вожди подписали или засвидетельствовали договор и получили оговоренную плату, мой отец и его друг стали хлопотать об утверждении за ними этой концессии у короля.

— А кто дал королю эту землю? Вся эта земля принадлежит индейцам, а не королю!