Сатанизм для интеллигенции - [7]

.

Действительно известно. И как бывшему студенту кафедры научного атеизма МГУ, и как бывшему аспиранту Института философии, и как нынешнему преподавателю кафедры философии религии и религиоведения МГУ. Поэтому привожу то определение религии, которое мне памятно еще со светских студенческих лет: Религия выявляется сочетанием трех характеристик – наличием религиозного учения; наличием религиозной практики (культа) и наличием религиозной организации24.

Я понимаю, что нет достаточных оснований доверять суждениям о религии профессиональных атеистов. Что ж, напомню г-же Шапошниковой определение религии, которое дает выдающийся русский философ С. Н. Трубецкой в словаре Брокгауза и Ефрона: «Религия может быть определена как организованное поклонение высшим силам… Религия не только представляет собою веру в существование высших сил, но устанавливает особые отношения к этим силам: она есть, следовательно, известная деятельность воли, направленная к этим силам»25.

Я вполне согласен с этим определением религии и, приводя его, надеюсь ответить на замечание г-жи Шапошниковой, сказавшей в одном из своих выступлений: «Есть несколько решений всяких духовных семинаров, которые прошли под главенством патриархии, о том, что рериховское движение – это секта. Но, простите, дьякон даже не сформулировал: а что такое религия?26.

В свою очередь я мог бы поинтересоваться у рериховцев, каким определением религии пользуются они.

Так является ли религиозным учение Агни Йоги? Ответ на этот вопрос очевиден. Сама теософия выдает себя за синтез всех религиозных традиций человечества – как же при этом она сама может не быть религиозной? Если дом построен из бревен – очевидно, его следует назвать деревянным. Если некое учение является синтезом религий, – очевидно, оно является религиозной доктриной, а не теорией сопромата. «Синтез всех религий» может быть чем-то нерелигиозным – но только в том случае, если он вобрал в себя случайные, нехарактерные черты каждой из религий. Можно составить «синтез всех религий», если из каждой священной книги взять, например, описания растений («Когда ветви смоковницы становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето» – Мф. 24,32). В таком случае появится энциклопедия древней ботаники, но никак не «тайная доктрина». Напротив, теософия Блаватской (которую всего лишь продолжают Рерихи)27 полагает, что она нашла не ботанический, а именно мистический ключ к самым древним мистериям, культам, откровениям. Как заявляла Анна Безант, «Теософия есть утверждение мистицизма в недрах всякой живой религии28.

Письма Махатм не стесняясь говорят о «нашей оккультной доктрине29. Очень прошу запомнить эту автохарактеристику. Рериховцы почему-то обижаются, когда их доктрину называют «оккультной». Но их Махатмы именно так ее и называли. И в письмах Елены Рерих многие утверждения или советы предваряются ссылками на оккультные доктрины («зная непреложные оккультные законы…30 ).

Так что же – неужели теперь оккультизм надлежит считать чисто светским, чисто культурным и даже вполне академическим феноменом? Если мне скажут, что «оккультизм – это наука об управлении скрытыми силами природы», то в ответ я могу предложить поработать с определением шаманизма как «науки об управлении скрытыми силами духов».

Если «теософия и ее оккультные доктрины» (на этот раз это Блаватская31 ) – это научная теория и научная же практика, то я хотел бы поинтересоваться у г-жи Шапошниковой: с помощью каких процедур она вступает в связь с «Владыкой Солнца»? В науке процесс открытия и доказательства должен быть воспроизводим. Насколько мне известно, руководители современных рериховцев не имеют непосредственных связей с «Махатмами» и «космическими иерархами». Я, по крайней мере, не встречал такие выступления г-жи Шапошниковой, в которых она ссылалась бы на личный опыт духообщения. В то же время рериховские лидеры утверждают, что именно наличие таких «источников знания» позволило Блаватской и Рерихам создать свою «научную теорию». Но если нынешние столпы теософского движения не могут получать новую информацию по каналу и методу уже открытому их предшественниками – не означает ли это, что мы имеем дело все-таки с ненаучным способом миропонимания?

И, между прочим, сказать, что некий культурный феномен не является научным, вовсе не означает нанести ему оскорбление. Это в прошлом веке наука казалась единственным мерилом и единственным идеалом, а потому теософы всячески подчеркивали свою «научность». Но сегодня уже ни философия, ни искусство, ни религия не стесняются того, что они вненаучны. И только теософы продолжают укутываться в обноски прошловекового позитивизма. Ни о. Павел Флоренский, ни Бердяев, ни Хайдеггер, ни Рахманинов, ни Есенин не назвали бы свою деятельность научной. Но это никак не означает, что они опозорили человеческое достоинство.

Так что суждение о том, что теософия не является научным феноменом – это безоценочное суждение. В нем не содержится оценки, хорошо это или плохо. Это просто констатация действительности: теософские каналы получения базовой (в их восприятии) информации о мире являются вненаучными. Оценку можно дать лишь стремлениям рериховцев назвать свою доктрину научной. Тут неизбежно приходится предстать перед выбором: или у рериховцев очень смутные представления о том, что такое наука, и поэтому космические «откровения» и мифологические конструкты они считают наукой; или они все же разделяют общепринятые представления о науке, но в чисто пропагандистских целях идут на подтасовку и вопреки реальности и совести выдают «Живую Этику» за науку.