Сатанисты XX века - [247]
— Пусть бегут дети и юноши. Остальные бросьте жребий. Из глубины церкви выступил пожилой мулат. Подняв руку, он произнёс:
— Не надо жребий, отец мой, не все достойны спасения. Говорю за себя первого. Совращённый масонами, я принимал участие в их сатанинских оргиях. Но рука Господня коснулась меня. Я прозрел и ужаснулся. Без искупления нет прощения для моих преступлений. Господь покарал меня, отняв у меня жену и детей, погибших под развалинами фабрики Герена. Мой дом разрушен лавиной. Мои поля затоплены жгучей грязью. Мои стада унесены наводнением. Я сам свою преступную жизнь должен искупить смертью. И вы все, собравшиеся здесь, загляните в свою совесть и пусть лишь тот, кто чувствует себя достойным спасения, бежит от смерти…
К концу речи посреди храма образовалась небольшая группа людей: мужчин, женщин и детей, — тихо молящихся, держась за руки. Это была группа семейств, соединённых верой Христовой и не расставшихся у порога храма Божия. За ними широким полукругом пригнулись к земле рыдающие фигуры, повторяющие отчаянным голосом: «Виновен я перед Тобою, Господи… Помилуй нас, грешников…» Ни одна из этих фигур не подняла головы, когда чёрный отшельник тихо произнес:
— Пора… Я не могу ждать дольше.
Старый священник поднял благословляющие руки, когда перед ним кинулись на колени двенадцать белых фигур под опущенными чёрными вуалями.
— Отец мой, — умоляющим голосом произнесла настоятельница монастыря. — Разреши мне и сестрам моим остаться с тобой в храме. Метать жребий о жизни, от которой заранее отказались мы, невесты Христовы, — это недостойно нас.
Старый священник простёр дрожащие руки, осеняя крестом их.
Оставшиеся столпились возле алтаря, громко призывая милость Божию на уходящих. Уходящие целовали руки священника и края покрывал монахинь.
— Да хранит вас Господь, дети мои, — со слезами произнёс аббат Лемерсье, поднимая вновь благословляющие руки. — Не забывайте этой минуты и да останется нашей путеводной звездой Пречистая Дева Мария…
Затем входная дверь растворилась, пропуская старого отшельника, ставшего во главе плачущей толпы.
Медленно, постоянно оглядываясь, уходили последние беглецы из Сен-Пьера, вслед которым в наполовину опустевшем храме оставшиеся «обречённые» запели победную песнь во славу Богоматери.
«Взбранной Воеводе Победительная…»
Бесшумно двигалась по заснувшим улицам длинная процессия мужчин, женщин и детей, бегущих из осуждённого города.
Было далеко за полночь, и утомившаяся толпа гуляющих разбрелась по домам, вдоволь нашумев, побуянив и… напившись. Из окон и дверей бесчисленных ресторанов, трактиров, кофеен, общественных садов и танцевальных зал на затихающие улицы падали широкие снопы света. До слуха беглецов доносились звуки музыки, играющей залихватские мотивы излюбленных местных танцев: ой-ра, хабанеры, бегины и кэк-уока. Взрывы пьяного хохота смешивались с нагло откровенными словами циничных песен. На бульварах в глубокой тени деревьев слышалось треньканье гитар вперемежку с шёпотом и поцелуями.
— Содом и Гоморра! — тихо прошептал «чёрный чародей», с негодованием сворачивая в пустынный переулок. — О, несчастные! Они не видят смерти, протянувшей руку над их грешными головами.
Невольно глаза беглецов поднялись на небо, куда гневным жестом указывала рука вещего старца. На небе продолжала стоять облачная коса, грозная, загадочная и неподвижная. Только теперь она спустилась так низко, что лезвие её, казалось, уже касалось вершины гор, окружающих грешный город.
Последних беглецов ожидало небольшое парусное судно, уже готовое к отплытию. Палуба его была заполнена другими беглецами, так что приведенные старым негром двести человек с трудом нашли место «приткнуться» — ни одного человека больше не могло бы вместить суденышко, — последнее из вышедших в море в последнюю ночь Сен-Пьера.
А в это время по улицам Сен-Пьера расклеивались правительственные афиши, в которых говорилось:
«По точному подсчёту наших гениальных учёных, к утру выборов (8 мая 1902 г.) рассеются последние признаки опасности. Граждане колонии спокойно и уверенно проследуют к избирательным урнам Сен-Пьера, исполняя главнейший долг и осуществляя священнейшие права счастливых сынов французской республики».
Старый чародей уже ставил ногу на трап, чтобы сойти на землю, когда к нему подбежал капитан судна.
— Неужели ты не поедешь с нами, отец мой? — спросил он. Старик молча показал рукой на небо.
— Рука Господня надо мной, как и над всеми, но долг призывает меня туда. Не удерживай же меня и позаботься о несчастных беглецах, оставивших в Сен-Пьере всё, кроме жизни… Облегчи им эту жизнь по мере возможности!
Затем таинственный старец медленно сошёл на землю и, не оглядываясь, скрылся в белых облаках волнующегося тумана…
Маленькое суденышко подняло якорь и медленно двинулось мимо наскоро освещённых лампами и фонарями пристаней, в синюю даль океана, навстречу неведомой жизни.
Когда же белый покров тумана сгустился настолько, что очертания удаляющегося города стали сливаться в одну неопределённую массу, среди которой смутно блестели окна ближайших к берегу зданий, когда призрачная картина города в последний раз осветилась кровавым столбом пламени, выброшенного страшным вулканом, на палубе раздался громкий стон:
Единственным источником знаний о личности апостола Павла являются Послания, адресованные различным христианским общинам, им основанным. Хотя атрибуция большинства их в настоящее время не связывается с именем апостола, тем не менее, о шести из них можно говорить в качестве достоверных. Основной мотивацией предлагаемой книги послужила попытка понять личные психологические обстоятельства, определявшие двигавшие Павлом устремления. Единственными материалами, на основе которых можно бы было попытаться это сделать, являются достоверные Послания.
Книга посвящена исследованию вопроса о корнях «сергианства» в русской церковной традиции. Автор рассматривает его на фоне биографии Патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского; 1943–1944) — одного из самых ярких и противоречивых иерархов XX столетия. При этом предлагаемая вниманию читателей книга — не биография Патриарха Сергия. С. Л. Фирсов обращается к основным вехам жизни Патриарха лишь для объяснения феномена «сергианства», понимаемого им как «новое издание» старой болезни — своего рода извращенный атеизмом «византийский грех», стремление Православной Церкви найти себе место в политической структуре государства и, одновременно, стремление государства оказывать влияние на ход внутрицерковных дел. Книга адресована всем, кто интересуется историей Русской Православной Церкви, вопросами взаимоотношений Церкви и государства.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Книга отражает некоторые результаты исследовательской работы в рамках международного проекта «Христианство и иудаизм в православных и „латинских» культурах Европы. Средние века – Новое время», осуществляемого Центром «Украина и Россия» Института славяноведения РАН и Центром украинистики и белорусистики МГУ им. М.В. Ломоносова. Цель проекта – последовательно сравнительный анализ отношения христиан (церкви, государства, образованных слоев и широких масс населения) к евреям в странах византийско-православного и западного («латинского») цивилизационного круга.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.