Сатанинская пристань - [3]

Стол был накрыт под навесом, во дворе. Отец никогда не входил в дом – за исключением одной ночи, около семнадцати лет назад.

– Наконец-то, – мать уже сидела за столом. – Мог бы и пораньше вернуться.

– Разве я опоздал?

– Я хочу поговорить с тобой до прихода отца. Сегодня – твой день рождения.

– Знаю, – я нимало не придавал значения этому факту.

– Тебе сегодня шестнадцать.

– Ну и что? – я пожал плечами. – В прошлом году было пятнадцать. Какая разница?

– Большая, – мать поджала губы. – Пора подумать о будущем.

– Что о нем думать?

– Тебе очень пойдет бархатный берет.

– Не сомневаюсь.

– И короткая шпага.

– Возможно, – я не хотел спорить. С минуты на минуту придет отец, вот пусть они и спорят. Без моего участия.

– Все очень просто, – сказала мать. – Я предупрежу камергера, и тебя примут. Никаких проблем.

– Отлично, – сказал я. – Можно, я поем?

– Нужно только решить, к которому из королей ты пойдешь на службу.

– К самому лучшему, – сказал я.

– Наверное, к тому, который ближе живет, – сказала мать.

– Гениально, – сказал я. – А поесть можно?

В эту минуту, наконец, заскрипела калитка, и во двор вошел отец. Мать замолчала. Он прошел в дальний угол двора. Я заметил, что его панцирь разорван на боку, а над глазом запеклась кровь.

– Почему так поздно? – сухо спросила мать. Он не ответил.

– Что случилось? – спросил я. Отец снова не ответил. Он возился с застежками и ремешками своего панциря и ругался вполголоса.

– Помоги ему, – сказала мать. Я не пошевелился. Я не мог преодолеть отвращения, которое вызывало во мне все, что связано с оружием или войной. Я не мог заставить себя прикоснуться к панцирю.

Отец справился с доспехами без моей помощи и вернулся к столу. Мать подала ему ломоть праздничного хлеба и кружку молока. Он принялся за еду.

У меня пропал аппетит. Больше всего мне хотелось, чтобы традиционный разговор начался как можно позже, а еще лучше – не начался бы вообще.

Отец доел, смахнул крошки на пол и сказал:

– Война.

– Опять, – мать вздохнула. – Вам еще не надоело?

Он тяжело посмотрел на нее и ничего не сказал.

– С кем? – спросил я.

– С Центральным Рынком.

Не зря у меня портилось настроение. За Центральным Рынком жила Моя Девушка. Значит, наше примирение откладывается, как минимум, на три-четыре дня.

– С Центральным Рынком? – задумчиво спросила мать. – А где это?

– На юге, – сказал я. – Точнее, на юго-западе.

Она удивилась.

– Там же нечем дышать! Как же там воюют?

Отец поднялся из-за стола, молча осмотрел автомат, повесил на плечо тяжелый щит. После этого подошел ко мне и хмуро сказал:

– Собирайся, пойдешь со мной.

– Зачем?

Для отца подобный вопрос звучал, по меньшей мере, нелепо. Тем не менее, он ответил:

– Пора начинать.

– Наш президент распустил гвардию, – сказала вдруг мать. – Я имею в виду, старую гвардию. Скоро будут набирать новую. Может быть, дня через три. Или четыре. Так говорят при дворе. Во всяком случае, я так слышала.

Отец молча смотрел на меня. Я медленно поднялся из-за стола. Он кивнул и направился к калитке.

– А казнить их будут, видимо, завтра, – сказала мать.

– Кого? – спросил я машинально.

– Старых гвардейцев, кого же еще? – мать отщипнула корочку хлеба. – Президент не может набирать новую гвардию до казни. Вот я и подсчитала: если через три дня будут набирать новую, значит, старую гвардию казнят завтра или послезавтра.

Отец остановился у калитки и вопросительно посмотрел на меня. Я не двигался.

– Я жду.

– Не пойду, – сказал я. – Не хочу.

Он пожал плечами:

– Как хочешь, сегодня у меня нет времени тебя уговаривать.

Он ушел. Я посмотрел на мать. Она молчала, но по ее торжествующему лицу видно было, что в споре о моем будущем она уже считала себя победительницей.

Зря она так считала. Становиться пажем мне хотелось еще меньше, чем становиться спартанцем.

– Ты оскорбил отца, – сказала мать сдержанно. – Когда он вернется, попроси у него прощения.

– Если вернется, – сказал я.

– Что?

– Ничего.

– Впрочем, – сказала она, – он тоже неправ. Ты уже взрослый. С твоим мнением следует считаться.

Она имела в виду свое мнение.

– Эти спартанцы, – мать брезгливо поморщилась, – редко моются и едят всякую гадость, – она выжидательно посмотрела на меня.

Я промолчал.

– Голова болит, – сказала мать. – Пойду прилягу.

Я снова промолчал, я понимал, что никуда не денусь, отправлюсь вслед за отцом, едва только мать уйдет к себе.

5

Причин, заставивших меня отправиться к Центральному Рынку, было две. Во-первых – Моя Девушка. Она жила на Юго-Западной окраине города, то есть, за Рынком. А во-вторых – я испытывал какое-то смутное чувство вины перед отцом. Не знаю, почему.

Когда я подошел к Рынку, там уже собралось множество любопытных, в основном – детей и подростков. Они стояли у пограничных столбов, пересекавших с запада на восток базарную площадь, облепили росшие у входа деревья, балконы близлежащих домов.

За столбами шла война. Там убивали, жгли, насиловали женщин. Все шло, как положено на войне. Я, впрочем, ничего такого не видел. Отец рассказывал о прежних войнах, так что я прекрасно представлял себе все это, убедиться же в истине этих рассказов воочию особого желания не было. Я просто ждал, когда все закончится.