Сапожники - [13]

Скурви. Вдохновленный старик – явление, встречающееся сегодня чрезвычайно редко.

Саэтан. Эх, эх, господин прокурор, сдается мне, что вы довольно скоро пожалеете, что произносили столь дешевые откровенья.

Скурви (более серьезно, но в замешательстве). Саэтан, разве вы не видите, что я пытаюсь скрыть от вас весь трагизм подлинного положения дел и свою просто-таки ужасную внутреннюю пустоту? Кроме так называемой проблемы Ирины Всеволодовны во мне нет абсолютно ничего – я как высосанные клешни никогда не существовавшего рака. Виткаций, этот пустомеля из Закопане, хотел меня уговорить заняться философией, но я не смог даже этого. Она же как только перестанет надо мной издеваться, так тут же перестанет существовать, и я должен буду продолжать жить просто по привычке…

Саэтан. И пожирать яства под астральными по вкусу соусами, пока мы здесь по шесть блох в минуту ловим на себе, не спим из-за постоянного зуда, зимой мерзнем, а летом задыхаемся от жары и совершенно трансцендентальной вони; все наши чувства подвергаются постоянному раздражению, доводящему нас до безумия; мы живем в ненависти, зависти, ревности – все это нельзя выразить словами, а только ударами… (Показывает жестом.)

Скурви. Хватит об этом, а то я испекусь в собственном соку, как молодая утка, – я уж и не знаю, что я говорю, – а bout de mes forces vitales.[14] Ты хочешь знать, баран, почему я не могу пойти на уступки? Да потому что я могу есть лишь то, к чему привык, к чему меня приучили с детства; мне нужно сладко спать, постоянно следить за собой – быть чистым, наманикюренным, чтобы от меня не пахло так же дурно, как от вас; мне нужно ходить в театр, иметь хорошую шлюху как противоядие против этой жемчужины ада, этой… (Грозит кулаками сначала вправо, потом влево.) Даже сила моей власти и пытки не могут ее сломить, потому что ей это нравится, именно нравится, кошке драной, и я, брезгуя насилием, как капрал тараканом, что бы ни пытался сделать – доставляю ей тем самым лишь еще большее наслаждение… (Начиная со слова «лишь», поет почти баритоном.)

Саэтан. Вот это проблемы существенные, настоящие проблемы людей, которые нами правят. У меня нет слов, чтобы передать то отвращение, которое я испытываю ко всему этому. Вся деятельность такого господина лишь с виду направлена на благо государства, служит идее и человечеству – в действительности же главное в этом самом «внеслужебном времени» – я беру в кавычки, – когда человек раскрывается таким, как он есть на самом деле…

Скурви. Замолчи – тебе не понять ужасного конфликта между силами, противодействующими внутри меня. Я лгу совершенно сознательно, как министр, я провозглашаю то, во что сам не верю, чтобы жрать яства, привезенные с берегов Мексиканского залива, восхитительные на вкус, – да, я лгу, я обязан, вынужден лгать и даже скажу тебе, что сегодня по подсчетам Главного Статистического Управления – а статистика сегодня это все, и в физике, и вообще, а что самое главное – в метафизике, монадологической метафизике с ее приматом живой материи – девяносто восемь процентов всей нашей банды делает то же самое, отнюдь не будучи убежденными в своей правоте, а лишь для сохранения остатков гибнущего класса – индивидов, хочешь знать, каких? – обычных обжор и развратников, прикрывающихся более или менее лживыми идеями и словами. На сегодня люди – это лишь вы, что понятно каждому. И все потому, что находитесь вы по ту сторону, но стоит вам перейти эту черту, вы станете точно такими же, как и мы.

Саэтан. Никогда-преникогда!

Скурви иронически улыбается.

Мы создадим бескомпромиссное человечество. Советская Россия это только героическая попытка – хорошо, что есть и это, – она как островок во враждебном океане. А мы сразу создадим такое человечество, которое просуществует до самого заката, до угасания жизни на нашей горячо любимой земле, родной и священной!

Скурви. Вечно вы ляпнете какую-нибудь гадость. Ну никакого чувства меры и такта у этих голодранцев. (Кричит.) Оттащить его к писсуару!

1-го подмастерья выволакивают в сортир.

Саэтан. А ты знаешь меру, ты задумывался над тем, что такое чувство меры, ты, свинопас?!

Прокурор крякнул и съежился.

Скурви. Вот я крякнул, съежился, мне и полегчало.

Звонит в небольшой звоночек; по обе стороны балясин появляется стража.

А ну подать сюда эту самую Ирину Тьмутараканскую на конфронтацию! Почему я так выражаюсь – сам не знаю. Это ведь не шутка, это странная и произвольная сюрреалистическая необходимость.

Саэтан. Чем занимается это чудовище? Какими-то утонченными идиотизмами – вот это и есть их так называемая интеллектуальная жизнь после изнурительной работы в конторах и будуарах.

Скурви. Вы не понимаете всей прелести познания чего-либо у такого бесплодного импотента, как я, – это пропасть наслаждения, служащая подтверждением необходимости собственного существования. Такое самокопание…

Саэтан. Господь с вами, господин Скурви, перестаньте, – «господи, господи» произношу я все, совершенно машинально. Это все от пустоты сегодняшних дней. Смогу ли я заполнить эту пустоту? Беседы с этим воплощением лжи (указывает на прокурора)