Сансара - [54]

— Господа, добрый вечер! — поздоровалась Эльвира Литвинова, одаривая делегацию широкой светлой улыбкой на излучающем счастье лице. — Я думаю, нет нужды представляться.

— Эльвира Алексеевна, прошу. — Воронов засуетился возле дамы. Вот что значит — соблюдать договоренности! Мысленно он показал япошкам кукиш. Окрыленный нечаянным реваншем, он придал лицу выражение максимального гостеприимства. — Кто же не знает царицу русского балета?!

— Разрешите выразить вам наше восхищение, — засуетилась Алла, переводя приветствие Сакамото.

Японская делегация ожила, и даже глаза из раскосых превратились в круглые. Господин Еко Сава вскочил с места и на цыпочках подошел к приме, чтобы поцеловать ей ручку. Сакамото не удержался и тоже подбежал, чтобы расцеловать балерину. «Интересно получается, — про себя думал Воронов, — лобзаете вы, а плачу за все я». Он решительным жестом отодвинул стул и усадил балерину слева от себя, пусть японцы созерцают грацию напротив.

Но Эльвира почему-то не спешила откликнуться на предложение. Она медленно повернулась к Воронову.

— Вы — Воронов? — с небольшим холодком в голосе спросила она.

— Вы произносите мою фамилию почти как диагноз, — удивился Воронов, ставя свой бокал на стол. — Мы с вами где-то встречались?

Она смотрела на него так, что ему стало не по себе, хотя он знал — кому-кому, а уж ему переживать не о чем! От него веяло всем монолитным и незыблемым, что так нравится женщинам. Прежде всего в каждом его движении сквозила сила, это была не только сила физическая, но и сила воли, духа, мощнейшая энергетика во взгляде. Такие люди, не моргнув, распоряжаются судьбами народов и цивилизаций.

— Закулисный магнат Воронов, экстравагантный меценат, скупающий все — от искусства до кресла президента? — перечисляла красавица.

— Вы предпочитаете начинать знакомство со скандала? — Воронов улыбался гостям; какое счастье, что они не понимают по-русски!

— А вы знакомитесь только после того, как скандал уже запланирован?

— Не понял?

— Территории на Байкале, как я понимаю, переходят к японцам?

— А вы бы хотели, чтобы я подарил их вам?

— Вы всегда делаете первым встречным такие предложения, от которых невозможно отказаться?

— Эльвира Алексеевна, ваш острый язык способен конкурировать только с вашей красотой.

— Удивительно, не правда ли, безо всяких правил приличия вас раскусили. Вы обиделись? — Эту фразу Эльвира внезапно произнесла обезоруживающе доброжелательно.

— Наоборот, вы меня заинтриговали…

— Это потому, что сначала меня заинтриговали вы — не могла же я прийти с пустыми руками!

— Хорошо, что пришли!

— Знаете, Воронов, в чем принципиальное отличие между мной и вами?

— Знаю. Сейчас скажу…

Будучи человеком опытным и искушенным не только в бизнесе, но и дипломатии, Воронов легко оценил ситуацию — диалог принимал опасные обороты. Воронову необходимо было сделать две вещи: первое — увести балерину подальше от столика, второе — употребить все свое обаяние, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. Он сделал знак музыкантам и широким жестом вывел даму в центр зала, приглашая танцевать. Воронов решительно взял за талию невесомую партнершу и, танцуя, стал целенаправленно передвигаться в противоположную часть зала, к фонтану. А вот теперь можно поговорить, и сейчас я заставлю тебя навсегда признать свое поражение!

— Эльвира Алексеевна, ваш вопрос сформулирован поликонтекстуально, что не позволяет прибегнуть к одномерным характеристикам. Принципиальное отличие… самое существенное отличие — это то, что я мужчина, а вы — женщина. Я свободен, а вы свободу только изображаете! И наконец, переводя разговор в плоскость японской культуры, что было бы подарком для наших японских коллег… — Воронов посмотрел в сторону делегации, которая завистливо смотрела на него издалека. — Мой эстетический кодекс — воинственный дух поэзии Камо Мабути,[1] в то время как вам, я уверен, ближе «моно-но аварэ»[2] и вечная женственность Мотоори Норинага.[3]

— Это все? — Эльвира глядела с симпатией, во всяком случае, так ему показалось.

— Нет, не все. Набор контрадикторных посылок далеко не исчерпан. Он обозначил проблему наших взаимоотношений лишь в первом своем приближении. Как знать, быть может, время преподнесет новые?

— Вы знаете, Воронов…

— Роман Анатольевич.

— Да, Роман Анатольевич. — Эля прятала улыбку, стараясь выглядеть строго. — Вами допущена ошибка в определении.

— Какая?

— Перечисленные вами психологические характеристики, или, скажем так, полярные оппозиции находятся в отношениях контрарности, а не контрадикторности. Это во-первых.

— Так, стоп… Еще раз… — Он смотрел на Эльвиру, подняв брови, как смотрит ботаник на неизвестную науке бабочку. Удивление было маской другого чувства — уязвленного самолюбия, которое, в свою очередь, рождало третье, едва уловимое — осторожное восхищение. Он еще не встречал женщины, которая бы посмела на равных не то что фехтовать с ним, но хотя бы прикоснуться к рукоятке рапиры. Но теперь ему был нанесен сильный удар, смертельно уколовший его, — быть может, и в самое сердце. И главное, что обидно, он умышленно произнес слово «контрадикторные» вместо «контрарные» — ему казалось, что в этом слове больше твердости и мужской энергии. Разумеется, логический термин был употреблен напоказ, а потому неверно, но бизнесмен Воронов был убежден на все сто, если не двести, что она в жизни не слышала это слово, сам еле вспомнил!