Санджар Непобедимый - [61]

— А как я посажу тебя на лошадь? Ни одна коняга не выдержит, спина продавится, — командир пытливо разглядывал пастуха.

— Друг, ты богу молишься? — неожиданно спросил он.

Горец был застигнут врасплох. Он что–то пробормотал относительно веры отцов и милосердия аллаха.

— То–то же. Я давеча тебя, кажется, видел. Ты свою козлиную шкуру разостлал и в сторону Мекки клал земные поклоны. Правда?

Голос Кошубы стал сухим, резким.

Мгновение он всматривался в посерьезневшее лицо толстяка, затем отвернулся. Гулям постоял немного, переминаясь с ноги на ногу.

— Господин, — тихо пробормотал он, — товарищ господин. Я бѵду ходить пешком.

— Пешком?

— Да, лошади мне не надо.

— Хорошо, товарищ Гулям, с сегодняшнего дня вы — боец Рабоче–Крестьянской Красной Армии.

Лошадь — здорового толстоногого битюга Гуляму все–таки выдали. Но в походах он предпочитал ходить пешком, ведя коня в поводу. Он боялся, как бы действительно тяжестью своего тучного тела не повредить лошади.

Грузность не мешала Гуляму без видимых признаков усталости проходить в день двадцать–тридцать километров по горным тропам и тяжелым перевалам.

Горец улыбался все так же безмятежно. Молиться богу он скоро бросил…

Настоящее имя Гуляма было в отряде предано забвению: все звали его довольно обидно — Магогом, по имени знаменитого своим обжорством великана–людоеда из узбекской сказки.

В силу странной привычки, Гулям не отвечал ни на один вопрос прямо. Достаточно было спросить его о чем–нибудь самом простом, как глаза Гуляма прищуривались, в них появлялась бездна лукавства, и он начинал нести совершенную околесицу, далекую, на первый взгляд, от какого бы то ни было здравого смысла. Магог был само простодушие и наивность.

Всем было известно, как бережно хранился в тайне маршрут экспедиции и все, что было с ним связано: места остановок, даты, часы выезда. Каждый понимал, что его «душа и тело» зависят целиком и полностью от его собственной осторожности. Неведомая страна простиралась по обе стороны от дороги на много дней пути. На скрипучих арбах тяжелым грузом лежали ящики, а ценность груза была хорошо известна не только тем, кому надлежало о том знать.

…В чайхане было довольно шумно, когда туда пришел Магог. Он взял чайник чаю и стал с интересом следить за партией в шахматы, которой увлеклись Медведь и Джалалов.

Вдруг, без всякого видимого повода, Магог вполголоса заметил:

— Каменная Дорога царей — ночью плохая дорога.

Шахматисты посмотрели на толстяка. На лице его блуждала хитроватая усмешечка.

— Милочка, — наконец выдавил из себя Медведь, — дорогуша, а при чем тут Дорога царей?

Медведь отлично знал, что по Дороге царей экспедиции предстоит двинуться сегодня ровно в двенадцать ночи в путь из Байсуна дальше на восток.

Толстяк упрямо повторил:

Дорога царей — плохая дорога. Камни. Все колеса в темноте поломаем.

— Может быть, вам дополнительно известно, когда мы двинемся в путь? — съязвил Медведь.

Несмотря на запутанную форму вопроса, Гулям отлично уловил намек.

— Ровно в полночь, — и прибавил, улыбаясь все так же наивно: — Если арба сломается, если ящики упадут, если ящики сломаются, если деньги рассыплются, — в темноте их не соберем.

Тогда Джалалов резко спросил:

— Слушай, Магог, говори, наконец, в чем дело?

С лица Магога моментально исчезла усмешка. Глаза метнулись по сторонам. Он шепотом сказал:

— На базаре… Там плохие люди. Все выглядывают и выспрашивают. У некоторых караванщиков и арбакешей язык длинный, как чалма имама… болтают много. Сейчас я скажу одно дело. Вы только не оборачивайтесь. За вашей спиной в углу арбакеши в кости играют с таким плохим человеком. И все «дыр–дыр, дыр–дыр» болтают.

— Пойдем к командиру, — тихо проговорил Джалалов.

Не спеша, они поднялись и вышли из чайханы. Как бы невзначай Джалалов посмотрел в угол. Широкоплечий здоровяк шептался в углу с арбакешами. Не нужно было обладать большой проницательностью, чтобы определить, кто это был такой. Маскарад был довольно наивный: из–под дехканского халата выглядывал дорогой шелковый камзол, перетянутый военным кожаным ремнем.

Когда этот «бедняк» был допрошен, он оказался одним из ближайших помощников самого Кудрат–бия.

Гулям–Магог получил первую благодарность по службе.

Еще только май, еще раннее утро, а уже багровый горячий диск солнца накаляет горы и превращает воздух в густой поток расплавленной жидкой массы. Уже струйки липкого пота стекают по спине и пропитывают набухшую от соли и грязи рубаху. Лошадь ступает все тяжелее. Пройдена только небольшая часть пути, а уже невыносимо хочется спать, и веки смыкаются, и глаза никак не хотят открыться и взглянуть на величественную картину раскинувшихся вокруг гор и бесконечных холмов.

Потоки лучей затопляют гигантскую котловину, до неправдоподобия круглую и ровную. С севера высится увенчанная снеговой шапкой махина Баисунтау, и видно, как снег блестит на солнце. Он лежит как будто совсем рядом, а почему–то ветер не доносит от него ни признака прохлады. Непонятно, почему не бегут с гор льдисто–холодные ручьи и потоки. Ведь должны же быть и ручьи и потоки; не может быть, чтобы в такую дикую жару снег не таял. И он тает. Но в том–то и состоит мрачная загадка проклятого богом и людьми ущелья, что студеные горные воды Баисунтау в него не попадают.