Санаторий на станции Т. - [2]

Внезапно шаткие ступени лестнички задрожали под тяжелой поступью чужих шагов, передавая дрожь всему строению. Огромная фигура санитара, белый халат которого в лунном свете казался свинцово-серым, возникла на пороге. Мы тотчас распознали Беспалого — хранителя санаторного режима. Получивший прозвище за отсутствие трех пальцев на правой руке, суровый служитель наводил на ребят страх одним фактом своего появления. Прибитый волнами житейского моря к нашей беспокойной гавани, старый боцман и с ребятами обращался по всей строгости морского быта. Тотчас ругань, пересыпанная солеными морскими словечками, обрушилась на нас. Помнится, в своем неистовом возмущении он грозился сунуть нас «башками в гальюн», видимо намекая на то, что сидеть в холоде и сырости с нашим заболеванием было не очень умно.

Возмездие грянуло незамедлительно, хотя и отличалось от обещанного старым служакой. Я получила строгое предупреждение. Мой товарищ на следующий день был выписан из санатория (возможно, срок его лечения уже подходил к концу). Он обещал наведываться ко мне, но больше я его никогда не увидела.

Первые, упавшие с темного неба капли дождя, заставили меня подняться с гостеприимного пня и продолжить свой путь. Чем ближе я подходила к санаторию, тем слабее и незаметнее были следы нового времени. Семь километров от станции оказались рубежом, способным сберечь прошлое. Предпоследний знак то ли перемен, то ли незыблемости бытия — невзрачные ворота при входе, а точнее половина их: ржавый, с погнутыми прутьями каркас, висящий на одной петле покосившегося столба.

На пологой горе, за которой скрывалось озеро, белело какое-то здание. Я поднялась по тропинке, ведущей к нему. И сразу узнала двухэтажное финское строение. С помощью малярной кисти Время нанесло последний штрих, пытаясь исказить картину прошлого. Я подошла вплотную к стене, обшитый вагонкой . Под облупившейся краской — позднейшими наслоениями — проступал знакомый, шоколадно-коричневый колер.

Дом выглядел, как прибитый нищетой человек, который старается сохранить прежнее достоинство. Свежевыструганные дощечки аккуратными заплатами желтели на крыльце. Легкий дождь, смыв пыль, делал их еще заметнее. Явно новые рамы в окнах и отливающая серебристым блеском жесть на крыше подтвердили мне, что санаторий продолжает жить. Я обошла здание кругом. Территория была пустынна. Поднесла к глазам часы. Ситуация прояснилась: настало время послеобеденного отдыха. Неугомонные подростки должны находиться сейчас в палатах.

Я продолжила свою печальную экскурсию. Немного изменилась планировка санаторного парка. Исчезла старая беседка, которая прежде ютилась на склоне горы, перед озером. Зато на песчаном плато, рядом с бывшей волейбольной площадкой выстроились в ряд скамейки-качалки под одинаковыми зелеными козырьками. Сама площадка сейчас была покрыта зарослями шиповника. Какой-то высокий, но сгорбленный старик, видимо, садовник, собирал в детское ведерко темно-красные ягоды с колючего кустарника. Я проскользнула за его спиной и вошла в дом.

В гардеробе, на крючках темнели несколько пальто, которые выглядели одинаковыми. Я сложила дождевик в свою сумку и осмотрелась. Стул вахтера пустовал. Видно, родители в будние дни не часто навещали занедуживших подростков. Во всяком случае, никто не чинил препятствий посетителям.

Я шла знакомым коридором. Закрытые двери палат скрывали пациентов. Так было всегда. Но ударивший в нос запах показался мне чужим. В спертом воздухе коридора смешались удушливые пары хлора, пряные запахи лекарств и другие острые испарения. Неужели и в то лето мы дышали этим?

Коридор плавно перетекал в галерею. Сплошной ряд окон по обеим сторонам ее впускал свет и свежий воздух. Запах лечебницы ослабел. Галерея вывела меня в маленькую ротонду перед столовой — место, которое тогда по вечерам становилось танцевальным залом. Легкий дух свежей выпечки привычно наполнял пустое сейчас помещение. Я прошла по натертому паркету до середины круглого зала. Своды его, как и прежде, поддерживались в центре массивной деревянной колонной. Я прислонилась к ее теплому, шершавому боку. Защемило в груди. Где-то, глубоко внутри меня неуверенно зазвучала мелодия. Оказывается, тело ничего не забыло. Мне даже не было необходимости закрывать глаза, чтобы вернуть прошлое. Ведь все в этом зале было как прежде! Даже паркет, который помнил наши плавные шаги под музыку!

Не знаю, сколько я простояла в оцепенении. Вдруг живая трель, которая вырвалась из электрического звонка, расколола усыпляющую мелодию прошлого. Это был знакомый сигнал, приглашающий ребят на полдник. Трель звонка как будто включила неторопливое шарканье войлочных тапочек, производимое десятками ног. Это было что-то новенькое! Прежде наша гвардия неслась в столовую лошадиным галопом. Шарканье между тем усилилось и, наконец, из галереи в зал выплеснулась вереница стариков и старух. Они держали в нетвердых руках одинаково зеленые эмалированные кружки. Некоторые старики грузно опирались на палки. Другие шли с доступной им живостью, громко переговариваясь друг с другом.