Сан-Феличе. Книга вторая - [62]

Его неудачи на море были так же известны, как и его победы. Не прошло и полугода с того времени, как его судно, борясь с ветром в Лионском заливе, потеряло три свои мачты и, как блокшив, вернулось в порт Кальяри на буксире другого, менее поврежденного судна.

Опытным взором моряка, которому понятны все приметы близкой опасности, Нельсон вглядывался в горизонт.

Погода не обнадеживала. Солнце, затерянное в облаках, едва светило сквозь них слабым желтоватым пламенем и медленно спускалось к западу, окрашивая небо в радужные тона, что предвещает ветер ночью или на следующий день и говорит лоцманам: «Берегись беды, солнце стало на якорь!». Стромболи, откуда уже доносились отдаленные раскаты, как и архипелаг, среди которого он возвышался, совершенно затерялся в густой массе тумана, казалось плывшего по морю навстречу беглецам. С противоположной стороны, то есть с севера, несколько прояснилось; но, насколько хватало глаз, на море не видно было ни одного судна, кроме «Минервы», которая, проделывая точно такие же маневры, как «Авангард», казалась его тенью. Другие суда, воспользовавшись позволением Нельсона «маневрировать самостоятельно», или нашли пристанище в порту Кастелламмаре, или, повернув на запад, ушли в открытое море.

Если бы ветер удержался и судно продолжало свой путь в Палермо, ему предстояло бы лавировать всю ночь и, вероятно, весь последующий день.

Это означало бы еще два-три дня морского пути, а леди Гамильтон утверждала, что маленький принц этого не вынесет.

Однако если при том же ветре судно взяло бы курс на Мессину и шло открытым морем, то можно было бы, несмотря на встречный ветер, воспользовавшись течением, ночью войти в гавань.

Поступая так, Нельсон не искал укрытия в гавани: он повиновался приказу королевы. Итак, было решено в пользу Мессины.

— Генри, — сказал он, — дайте сигнал «Минерве».

— Какой?

Наступила минута молчания.

Нельсон раздумывал, в каких выражениях составить приказ, чтобы пощадить свое самолюбие.

— Король дает «Авангарду» приказ идти в Мессину, — сказал он. — «Минерва» может продолжать свой путь в Палермо.

Спустя пять минут приказ был передан.

Караччоло ответил, что он повинуется.

Нельсону оставалось только слегка изменить положение парусов, чтобы выйти в открытое море, куда его мог погнать южный ветер; рулевой получил приказ держать на юго-юго-восток — так, чтобы Салина была по ветру, — и пройти между Панареа и Липари. Если бы погода окончательно испортилась, то, избавившись от раздражающего присутствия Караччоло, Нельсон укрылся бы в заливе Санта Эуфемия.

Отдав приказ, Нельсон бросил последний взгляд на «Минерву», продолжавшую, лавируя по бурным волнам, лететь с легкостью птицы, и, оставив на Генри управление кораблем, сошел в большую каюту, куда был подан обед.

Никто не спешил к столу, даже король Фердинанд, который вообще любил покушать.

Сначала морская болезнь, потом глухая постоянная тревога отбили у него всякий аппетит. Однако вид Нельсона, как всегда, успокоил именитых беглецов, и все приблизились к столу, кроме Эммы Лайонны и маленького принца: рвота у него усилилась вдвое и приобрела угрожающий характер.

Корабельный хирург, доктор Битти, дважды посещал королевское дитя. Но ему были неизвестны еще и поныне неведомые науке средства, что могут остановить эту страшную болезнь.

Доктор ограничился тем, что рекомендовал чай и лимонад в больших количествах. Маленький принц принимал все только из рук Эммы Лайонны, так что королева — она, впрочем, не понимала всей серьезности его положения — в порыве материнской ревности всецело предоставила ребенка заботам леди Гамильтон.

Что касается короля, то он был довольно бесчувствен к страданиям других, и, хотя любил своих детей больше, чем королева, собственные заботы помешали ему обратить на болезнь маленького принца то внимание, которого она заслуживала.

Нельсон подошел к ребенку, чтобы приблизиться к Эмме Лайонне.

С некоторого времени ветер стал стихать, но судно тяжело подрагивало, раскачиваемое легкой зыбью. Теперь к страданиям от перемены галсов прибавилась пытка от бортовой качки.

— Взгляните! — сказала Эмма, протягивая Нельсону почти безжизненное тело ребенка.

— Да, теперь я понимаю, почему королева просила меня войти в какую-нибудь гавань. К несчастью, я не знаю ни одной гавани во всем Липарском архипелаге, которая могла бы принять судно таких размеров, как «Авангард», особенно когда ему доверены судьбы королевства, а мы еще далеко от Мессины, Милаццо или залива Санта Эуфемия.

— Мне кажется, что буря стихает, — заметила Эмма.

— Вы хотите сказать — стихает ветер, потому что бури сегодня не было. Бог да сохранит нас, миледи, от бури, особенно в этих местах! Да, ветер спал; но это только временное затишье, и, не скрою от вас, я боюсь, что нынешняя ночь будет хуже минувшей.

— Ваши слова не слишком утешительны, милорд, — сказала королева: она тихо подошла к каюте и, зная английский язык, поняла, о чем говорил Нельсон.

— Но ваше величество, по крайней мере, могут быть уверены, что уважение и преданность неизменно берегут вас.

В это мгновение дверь большой каюты открылась и лейтенант Паркинсон осведомился, не в апартаментах ли их величеств находится адмирал.