Самый высокий индеец в Толтепеке - [7]

Хэллоран достал со стола Хартера свернутую карту.

— Только эта мексиканская карта области, лежащей между Эль-Пасо и Толтепеком. Ты знаешь местность не хуже любого жителя по эту сторону Рио-Гранде. Взгляни на нее и скажи нам, не видишь ли ты хоть какого-нибудь способа пробраться в Толтепек сквозь посты Ортеги?

Он расстелил карту на столе. Хартер подкрутил фитиль. Все четверо склонились над сморщенным пергаментом. Позади них стоял позабытый всеми маленький индеец, Чамако Диас. Он молчал, не выходя из тени, и дивился беседе этих американос. Чамако посещал какое-то время школу в Эль-Пасо и понимал английский достаточно, чтобы в общих чертах следить за разговором. Как ни одинок и печален он был, Чамако понял, кем был тот низкорослый Индеец в черном костюме, и сердце его наполнилось любовью и гордостью перед лицом этих американос за то, что они собирались рисковать своей жизнью ради того, чтобы Эль Индио остался в живых и смог достичь Сьюдад Мехико с деньгами США, которые спасут храброе правление Пресиденте, что защищает таких же «дескамисадос»и бедняков, как его отец Хулиано Диас, которые заплатили собственными жизнями, чтобы оно пришло к власти. Теперь Чамако следил за тем, как четверо высоких «американос» склонились над картой Толтепека — частью его родного отечества — и ждал, затаив дыхание, приговора одного из них — высокого с лицом цвета дубленой кожи.

А этот последний в данный момент пребывал в плену значительных, хотя и самых последних, сомнений. Карта не содержала ничего нового для него. Наконец он взглянул на Хэллорана.

— Здесь ничто не поможет, — сказал он. — Я надеялся отыскать старую тропу апачей, о которой слыхал много разных историй. Но на этой карте нет ничего, что в конце концов не привело бы меня и маленького человека в черном к тому самому столбу, у которого оказался и отец Чамако. Ортега знает все эти тропы.

— Значит, ничего нет? Совсем ничего?

— Нет, есть эта тропка, проложенная апачами. Рейнджеры так и не смогли ее обнаружить, хотя и знают о ее существовании. Они раз за разом загоняли апачей из Чихуахуа в самую реку, а затем наблюдали, как те на их глазах исчезают, словно дым в полночь. Если б мы знали место, где эта тропа выходит на Рио, у нас был бы шанс проскользнуть, как койоты, мимо головорезов Ортеги. — Шонто покачал головой. — Но нет такого белого на земле, который знал бы, где пролегает эта тропа апачей…

Слова его бессильно повисли в воздухе, и все четверо застыли в том усталом оцепенении, которое предшествует поражению. И тут в их угрюмое молчание ворвался слабый, тоненький голосок, позабытый ими.

— Сеньоры, я ведь не белый.

Шонто и его спутники разом обернулись. Чамако из тени выступил в круг света, очерченный лампой.

— Я индеец, сеньоры, и знаю, где проходит старая тропа.

Четверо мужчин пораженно обменялись взглядами, и в этот миг, пока дар речи только возвращался к ним, Чамако подумал, будто его укоряют за дерзость — выйти вперед, в круг столь мощных друзей Мексики. Он поклонился, скромно прося извинения, и вновь отступил в тень.

— Но, конечно, — тихо добавил он, — вы не станете доверяться проводнику-индейцу. Простите меня, сеньоры.

Шонто подошел к нему. Положив руку на тонкое плечико, он велел мальчугану подойти с ним к окну конторы. Он придерживал занавеску все то время, пока Чамако, подчиняясь ему, вглядывался через улицу на балкон Дома Франклина.

— Малыш, — сказал он. — Знаешь ли ты, кто этот невысокий человек, стоящий там, на галерее?

Глаза Чамако зажглись огнем гордости.

— Си, патрон, — вскрикнул он взволнованно. — Это Он! Кто еще способен стоять и глядеть так печально и величественно на ту сторону реки?

Шонто кивнул.

— Ты думаешь, он доверился бы индейскому мальчику?

Чамако вытянулся во весь свой рост — не выше четырех футов, да, быть может, пяти дюймов. В его ответе прозвучала вся гордость бедняка:

— Патрон, — сказал он, — ведь он сам когда-то был индейским мальчиком.

Чарли Шонто кивнул снова. Он покрепче сжал рукой плечи мальчика и повернулся лицом к остальным.

— Не знаю, как вы, — сказал он им, — а я только что нанял себе индейского проводника до Толтепека.

Мужчины за столом ничего не ответили, и снова Чамако по-своему истолковал их молчание.

— Патрон, — сказал он, обращаясь к Чарли Шонто, — а вы сами знаете, кто это стоит там, на галерее, печально глядя в сторону Мехико?

— Я могу высказать догадку несведущего человека, — ответил Шонто, — но не стану. Видишь ли, Чамако, мне не следует знать этого. Он — для меня всего лишь работа. Неважно, кто он такой.

Мальчик-индеец был ошеломлен, это было превыше его понимания.

— И вы стали бы рисковать своей жизнью ради человека, вам незнакомого? — спросил он недоверчиво. — Ради индейца в поношенном черном костюме белых людей? Низкорослого, смешного на вид человека в иностранной шляпе, длинноволосого, смуглого, как я? Вы сделали бы это, патрон, и задаром?

Шонто, ухмыльнувшись, потрепал его по голове.

— Ну, едва ли задаром, малыш.

— Тогда во имя чего же, патрон?

— Денег, малыш. Песос. Мучос песос.

— И только во имя этого, патрон?

Под этой настойчивостью ухмылка Шонто увяла. Он сделал легкий протестующий жест. Предназначался он одному Чамако. Об остальных Шонто просто забыл.