Самый младший - [4]

— Где же он? — заволновался Алёша.

— На чердаке, — ответил Миша Тимохин и подсадил Алёшу на чердачную лестницу.

На чердачную лестницу попасть не так просто. Чтобы никто зря на чердак не лазил, особенно Макар, Степан Егорович нижние ступеньки спилил и поставил под лестницу кадку для капусты.

— Ну, держишься? — спросил Миша.

— Держусь, — ответил Алёша и храбро полез вверх.

На чердаке было темно и пыльно. Оглядевшись, Алёша увидел Макара. Он сидел у окна и возился с доской.

— Пропадаешь! — сказал Макар. — А тут дел до чёрта.

— Каких дел? Я на дворе был, думал, ты меня позовёшь.

— Здрасте, ещё вас звать — подумаешь, какая барыня. На вот, держи!

И Макар подал Алёше шершавую доску, из которой вытаскивал плоскозубцами ржавые гвозди. Доска была колючая, Алёша занозил ладонь, но молчал. Макар вытаскивал гвоздь за гвоздём. Наконец, когда в доске гвоздей не осталось, он стал прибивать железную сетку к ящику из-под макарон.

Алёша понял, что строится клетка, но для кого такая большая и великолепная?

— Хорош? — спросил Макар, осмотрев свою работу.

— Хорош, — ответил Алёша.

Он знал, что Макара лучше не расспрашивать — толку не будет, надо терпеливо ждать, и всё само собой откроется.

Наконец Макар сплюнул — последний гвоздь был забит.

— Пошли! — сказал Макар и отправился в дальний тёмный угол чердака.

В углу стояла кошёлка. Макар нагнулся, и в руках у него затрепетала, хлопая крыльями, птица, за ней взлетела другая, третья… Они хлопали крыльями и садились обратно, на кошёлку.

— Голуби! Голуби! — радостно закричал Алёша.

— Держи, твой! — сказал Макар.

Алёша сжал в руках тёплое, трепетное. Он чувствовал, как под упругими, гладкими пёрышками бьётся голубиное сердце.

На чердаке было сумеречно, все голуби казались серыми. Но, когда их перенесли в просторную клетку рядом с чердачным окном, где света было много, они стали разными. Голубей было четыре: два белых с мохнатыми лапками, один коричневый с белыми крапушками и серо-голубой сизарь. Лапки у сизаря были красные, а глаза золотые.

— Теперь самое главное — доставать корм, — сказал Макар. — Каши с сегодняшнего дня не едим.

— Я вообще не люблю кашу, — ответил Алёша, не сводя глаз со своего красавца.

Сизарь поднял крыло и, пряча под него голову, стал чистить пёрышки.

— По двум детским карточкам крупы будет им вволю, клюй, пожалуйста, — продолжал Макар. — Отец обещал, что первый раз сам погоняет. Голубь — не курица, он летать должен.

— А если совсем улетят? — испугался Алёша.

— Не улетят, — сказал Макар, но как-то неуверенно. Видно, он и сам не знал, могут улететь голуби или нет.

Теперь Алёша припомнил то, что было вчера. Припомнил и засмеялся. Вчера, когда он уже засыпал, вдруг за стеной в передней кто-то зашуршал и замурлыкал. Алёша прислушался. Может, это ему всё почудилось? Нет, правда, шуршит и мурлычет.

Но вот у Тимохиных хлопнула дверь, и в передней послышались шаги.

— Я только одним глазком, один разок, одним глазком, — послышался громкий шёпот.

Это прибежал Макар.

— Вот я тебе влеплю разок! Только растревожишь, — сердился Степан Егорович на Макара. — Завтра вставай пораньше, тогда и разберёмся. А сейчас марш отсюда — не до тебя!

Макар побежал обратно, шлёпая босыми пятками. Степан Егорович погасил в передней свет и тоже ушёл.

А тот, кто шуршал и мурлыкал, стал мурлыкать всё тише, тише и совсем замолчал. Оказывается, это был его сизарь. Наверное, это он гурковал…

— Макар, скажи, это мама попросила мне тоже? — Алёша хотел сказать: «Мама просила мне тоже купить голубя?»

Макар его понял.

— Нет, это отец купил, — ответил он. — Ей разве до голубей! Она вчера знаешь куда ездила?

Макар придвинулся к Алёше поближе и стал говорить тихо, будто кто-нибудь их мог услышать:

— Она ездила за сто вёрст — в госпиталь. Там знаешь какие раненые? Без рук, без ног — одно туловище. Как они только терпят? Ходить не могут, в руки взять ничего не могут, а всё видят, всё говорят. Их там в мешках на улицу гулять, носят. Вот там она их и видела. Она, знаешь, рассказывала, один раненый так на небо смотрел, так смотрел, что ей даже страшно стало.

— А она не нашла? — спросил Алёша. — Не видела?

— Нет, нет его там. — Макар косо посмотрел на Алёшу и добавил: — Наш отец говорит, что если бы ваш отец был живой, то пусть, как угодно раненный, он бы всё равно объявился.

— Так он ещё не убитый, — сказал Алёша. — Он же просто пропал, только не знают, где он.

— А куда же он тогда делся? — сказал Макар. — Он же не один, он с самолётом. А самолёт неизвестно куда пропасть не может.

Стало вечереть. Уже вернулась домой мать Алёши, Ольга Андреевна, а мальчишки всё ещё сидели у чердачного окна и говорили о том, что же могло произойти в небе с самолётом, лётчиком, механиком и радистом.

* * *

Когда Степан Егорович снял с чердачной лестницы запылённого Алёшу, мама посмотрела на сына и сказала:

— Ну на кого ты похож, Алёшка?

Алёша стоял перед ней какой-то взъерошенный.

— Знаешь, мама, у меня теперь сизарь. А ты завтра никуда не поедешь? Ты завтра рано придёшь? Я тебе его покажу.

— Рано, — ответила Ольга Андреевна.

Она поглядела сыну в глаза и поняла, что он спрашивает о другом.