Самый лучший враг - [17]

– Ты отказываешься? Или соглашаешься? – спросил Эрлун. – Что Лигулу-то передать?

Арей задумался.

– Нет, – сказал он. – Я, разумеется, отказываюсь, но… я засиделся на одном месте. Мне нужны здоровые спортивные забавы! Хотя бы дойду до этого трактира и напьюсь. Потом кого-нибудь зарублю и вернусь обратно… Иди к проводнику! Думаю, он уже очнулся. Поешьте и ложитесь спать. Так и быть, я впущу вас в башню. Завтра утром мы дойдем с вами до границы и там расстанемся.

Эрлун встал и пошел искать проводника. Арей окликнул его:

– Погоди!.. Слушай… давно хотел спросить, и именно у тебя… Ты ведь влюбляешься?

– Ты, надеюсь, не про ведьмочек? – уточнил Эрлун.

– Нет. Я имею в виду другое. Запретное.

Красивый страж, до того словоохотливый, стал вдруг очень осторожным:

– Один раз.

– Тебе потом было больно?

– Да. Я… должно быть, действительно вложил какую-то часть души, но она почему-то не отозвалась… Видимо, испугалась. Женщина всегда понимает: нужна она тебе на всю жизнь или просто как забава.

– Но ведь иногда женщину устраивает и второе?

– Разумеется. Но мы же сейчас говорим о запретном? Разве нет?

– Да, – признал Арей. – О запретном. Должно же действительно существовать нечто запретное, если даже в Запретных землях у нашего шустрого лидера оказался трактир!

Эрлун улыбнулся, довольный, что появилась возможность свернуть с опасной темы, и отправился искать проводника. Тот, уже очнувшийся, угрюмо стоял рядом со своим конем и с тревогой вслушивался в шорохи леса.

– Пойдешь со мной! – велел Эрлун.

Проводник, прихрамывая, потащился за ним. Вскоре они уже стояли у башни. Дверь была приоткрыта. Слышно было, как Арей возится где-то внутри. Проводник втягивал голову в плечи и, дрожа, тихонько рычал, как делает пес, когда чего-то боится.

– Эй! – сказал Эрлун. – Чего ты?

– Страшно мне, – сказал проводник. – Я ж перед ним провинился. Нельзя было сюда никого приводить.

В низких дверях показался Арей.

– Коней вам лучше поставить в защитный круг. За башней есть небольшой загон. На каждом столбе там охранные руны. Конечно и в загоне до них доберутся, но не сразу.

– Это тартарианские кони, – сказал Эрлун.

– Я в курсе. Но, на свою беду, они еще и съедобны, – отозвался Арей и, покосившись на проводника, буркнул: – Ты слышал? Займись конями! Потом возьми себе кабанью ногу, ложись на солому – и чтобы до утра я не знал, где ты есть… Где-нибудь встречу тебя ночью – заколю.

Проводник торопливо увел коней.

– Боятся тебя, – сказал Эрлун. – Единственный из всех согласился меня провести. А ведь я предлагал немалые деньги.

– Боятся, – отозвался Арей. – А что ж делать? Для них страх – это единственная доступная форма уважения… В первое время, как я здесь поселился, они принялись было мне докучать, но я объяснил, что не стоит, и теперь у нас мир.

Эрлун с осторожностью вдвинулся в полумрак башни. Здесь, внизу, горела единственная свеча. Пламя ее, дрожа, освещало каменные ступени, которые, обвивая края башни, вели вверх. Эрлуна туда не приглашали, и он благоразумно остался внизу. Впрочем, и сам Арей, похоже, поднимался наверх лишь затем, чтобы пострелять по гостям из лука. Все его мечи, копья, топоры, щиты – а их имелось немало – были в тщательном порядке развешаны на стенах.

Здесь же помещались небольшой деревянный стол и рядом с ним лежанка. На столе валялись несколько растрепанных книг и стояла деревянная чаша. Снаружи чаши золотой вязью было написано: «Я пил из чаши бытия, хотя края отгрыз не я!» – а внутри той же вязью, только наполовину стершейся: «Я пил из чаши бытия, хотя края отгрызть ея!» Разница небольшая, но существенная.

На краю стола лежал предмет, который не часто встретишь у темного стража, – флейта. Сломанная, но заботливо склеенная. Это была совсем простенькая флейта, пастушеская, без всяких новомодных штучек. Эрлун решил, что эта флейта – одна из трофейных, но после пригляделся к ней повнимательнее. Приглядевшись же, потянулся к ней рукой, но, что-то сообразив, обернулся. Арей, сделавший уже полшага вперед, смотрел на него страшными глазами. Рука его лежала на рукояти меча. Эрлун понял, что, прикоснись он к флейте, Арей отрубил бы ему кисть.

– Это же… твоя? – тихо спросил Эрлун.

– Узнал?

– Как же не узнать! Наши флейты – твоя и моя – были очень похожи. Помнишь, мы даже менялись ими, когда…

– Не надо! – прервал Арей. – Я никогда не был хорошим флейтистом… Летал я гораздо лучше.

– А сейчас ты играешь?

– Играю. В кости и в карты, – глухо ответил Арей.

– А на флейте?

– Ни разу с тех пор, как… Вот даже сломал.

– Сломал, но склеил?

– Склеил, – подтвердил Арей, точно сам этому удивившись. – Хотел поместить ее внутрь рукояти меча. Говорят, так он лучше рубит светлых. Даже сделал это, но потом почему-то передумал.

Эрлун что-то промычал. Это было сложносоставное такое мычание. Вроде как и поощряющее и осуждающее одновременно.

Медвежья лапа Арея сгребла флейту со стола. Занесла над головой, собираясь разбить, но передумала и заботливо убрала в ларец. Когда Арей открывал его, внутри что-то блеснуло. Эрлун готов был поклясться, что это крылья светлых стражей. Вот только почему Арей не сдал их в канцелярию? Ведь существовал же строгий приказ Лигула, что все трофеи, захваченные у света, должны храниться в Тартаре, чтобы свет не смог вернуть их вновь.