Самый длинный выходной - [26]

— Я — их любимый случай, дело о защите прав незамужней матери.

— Перестань ехидничать.

Эйлин понимала, что несправедлива к родителям, но во время беременности ей труднее всего было вынести показную браваду, с которой они рассказывали своим друзьям о ее положении.

— Мы с нетерпением ждем нашего первого внука, часто повторяли они.

Их просветленное отношение к жизни теперь болезненным образом отзывалось в Эйлин.

Эйлин, однако, совсем не так просто было вынести свой крест. Когда ее живот стал более заметен, она перестала посещать курсы секретарей, отказывалась встречаться с друзьями и помогать в украшении и обстановке детской. Только оставаясь одна в квартире, Эйлин осмеливалась войти туда и восхититься кроваткой и столиком для мытья, кучей белоснежных пеленок, одеял, шерстяных вещей, принадлежностей туалета и представлять себе, что за крошечное существо будет здесь спать.

Долгими часами она лежала в постели, лениво читая, но еще чаще — глядя в пространство, ни о чем не думая. Она завела себе множество пластинок и к своему удивлению (быть может, это тоже признак беременности, как отвращение к сигаретам и шерри?) поняла, что больше не любит поп-музыку. Вместо этого она слушала Баха, наполняя комнату торжественным звучанием органа, которое, казалось, напоминало ей цвет солнца, просачивающийся сквозь листву яблони за окном.

Родители напрасно пытались заинтересовать ее чем-то, убеждали Эйлин прочесть нашумевшие книги, о которых все говорят, посмотреть последний шведский фильм в Камео и пообщаться с друзьями. Она замкнулась в себе. Когда позвонил Джоэль, ей было невыносимо слышать его голос. — Ну, птичка, восторженно сказал он, как будто они никогда не ссорились.

— Привет.

— Когда мы увидимся?

— Я не хочу видеть тебя, — ответила Эйлин.

— Но милая, ты же не можешь сердиться до сих пор?

Эйлин не столько сердилась, сколько горько стыдилась своего выпада. Чтобы она, Эйлин Форрест, кричала и распускала руки. Воспоминание было невыносимо для нее. Ей было настолько стыдно, как будто она напилась пьяной и ее стошнило при людях. И хотя она винила себя, Джоэля она обвиняла еще больше за то, что он вынудил ее так себя вести.

— Сержусь, — повторяла она с глупым упорством.

— Послушай, мой ангел, ведь мы же с тобой вдвоем ответственны за это.

— Нет.

— Ради Бога, Эйлин, не глупи.

Казалось, Джоэль с трудом сдерживается, чтобы не выйти из себя. И ей хотелось, чтобы он взорвался, и она могла бы опять обвинить его.

— У меня нет абсолютно никакого намерения заставлять кого-либо жениться на мне, и в меньшей степени — тебя.

— Ну и не заставляй. Но по крайней мере, давай все обсудим.

— Нам нечего обсуждать.

— Не шути. По крайней мере, дай мне возможность…

— Нет, — ответила Эйлин, кладя трубку.

В следующий раз, позвонив, Джоэль оказался холоден и вежлив.

— Послушай, мне все равно, что ты ненавидишь меня, но конечно…

— Ах, оставь меня в покое, — закричала Эйлин.

— Ну, хорошо.

На этот раз он первым положил трубку.

Эйлин возвратилась в свою комнату, дрожа от негодования.

— Ненавижу его, ненавижу, — повторяла она про себя. Она хотела, чтобы ее оставили в покое под крылышком любящих родителей наедине с переменами в своем организме. Джоэль означал для нее неразумную страсть, ссоры, бури. Он пугал Эйлин. И, когда речь шла о Джоэле, она боялась самое себя. Больше он не звонил, но написал ей длинное письмо, которое пришло вскоре после рождения Гей.

Эйлин читала его, как будто это послание из другого мира, с трудом понимая слова. Создавалось такое впечатление, что Джоэлю оно далось нелегко.

«Ты очень несправедлива, — читала она, — ведь это будет и мой ребенок тоже. Ты должна позволить мне принять участие…» Она положила письмо обратно в концерт и не стала отвечать на него.

А теперь, чувствуя слабость и лень, лежа в теплой больничной кровати, она почему-то стала надеяться на то, что Джоэль может вдруг прийти. Она не осмеливалась спросить своих родителей, звонил ли он. Его имя избегали произносить с тех пор, как было решено, что разрыв с ним будет лучше для всех.

Только у Фионы не было таких тормозов.

— Ты сказала Джоэлю? — с любопытством спросила она.

Эйлин покачала головой.

— Но ты должна.

— Это мой ребенок, — сказала Эйлин. — Он не будет принимать в этом участие. И вообще, если бы он хотел, он бы позвонил.

Фиона переменила тему и рассказала Эйлин об одном красавчике, с которым она познакомилась в автобусе, и который пригласил ее на танцы.

— Позвони мне, когда тебя выпишут, — сказала, уходя, Фиона.

Через три дня Гей воцарилась в бело-желтой детской, завернутая в темно-синее одеяло, предмет восхищения дедушки, бабушки и Эйлин.

— Мисс коротышка, — игриво сказал ее отец.

— Она набрала свой вес при рождении, — с гордостью сказала Эйлин.

— Она просто красавица, — задохнулась от счастья ее мать.

Эйлин с удивлением посмотрела на нее. Она никогда не представляла себе мать в роли любящей бабушки, но, вне сомнения, на лице ее был восторг.

Поймав на себе взгляд Эйлин, мать переменила тон и сказала отрывисто: «Теперь я уверена, дорогая, что ты захочешь все делать сама, но помни, я рядом».

— Спасибо, мама.

— Может быть, тебе вначале потребуется помощь во время купания.