Самый длинный выходной - [10]

— Кто такие Мак-Дональды? — спросил отец.

— Я познакомилась с Джоном в теннисном клубе.

— Мы его видели? — спросила мать, наморщив лоб. Она никогда не могла запомнить имена и лица многочисленных друзей Эйлин и часто отпускала шокирующие замечания, вроде: «Мы с вами раньше не встречались?», обращаясь к человеку, который появлялся в доме в течение многих месяцев, или «Привет, Сэлли, очень рада видеть тебя» — по отношению к Полин, которая пришла в гости в первый раз.

— Кажется, да, — ответила Эйлин. — Он был у нас несколько раз, такой высокий темноволосый мальчик.

— Такой лохматый?

— Ну, не такой уж он лохматый. Он живет в шикарном доме рядом с Барнтоном. И…

— С Барнтоном! Как же ты доберешься домой?

— Мама Фионы говорит, что я могу остаться у них.

Родители Эйлин обменялись взглядами, и Эйлин подумала, что они, наверно, опасаются диких оргий, о которых пишут в газетах, поездок на машине в пьяном виде, объятий в темноте или просто переживают сам факт, что в первый раз она будет не дома и не с ними встречать Новый год. Иногда в Новый год действительно происходит нечто непредсказуемое, и культурные и уравновешенные люди напиваются мертвецки пьяными.

Эйлин понимала родителей — их небольшое беспокойство по этому поводу было вполне уместно. Они всегда так дорожили скромной атмосферой их домашних праздников — дней рождений и других, из которых Новый год был, конечно, самым главным. Поскольку Эйлин знала, что они никогда не выскажут ей все это прямо — она решила устранить первую возможную причину их колебания.

— Родители Джона будут в квартире, чтобы следить за порядком, если это волнует вас, и во всяком случае мои друзья не напьются.

— Насколько я понимаю, — слегка обиженно сказал отец, — никто и не говорил, что они могут напиться.

— И все же, в Новый год разное случается, — добавила мать.

— Новый год — замечательный праздник, и, по-моему, мы с Марион за все эти годы многое сделали для того, чтобы дать людям возможность повеселиться, будучи трезвыми.

— И все же Эйлин имеет право сделать свой собственный выбор, — вставила мать.

После этого последовала долгая дискуссия о необходимости учить детей пить в разумных пределах, и Эйлин едва не потеряла терпение.

— Тогда о'кей, да? — спросила она, как только получила возможность вставить хоть слово.

— А ты бы не могла пойти туда пораньше и вернуться домой до полуночи?

— Ах, мамочка, ну ты же прекрасно понимаешь, что вечеринка не начнется до полуночи. И все же… — Ей пришла в голову блестящая идея. — Я позвоню вам в полночь и поздравлю вас с Новым Годом, и тогда смогу подтвердить вам, как замечательно и трезво мы проводим время.

— Это было бы прекрасно, — согласилась мать, и Эйлин поняла, что победила. Иногда Эйлин спрашивала себя, как бы сложилась ее жизнь, если бы ей многое запрещалось; очевидно, ей приходилось бы отвечать открытым вызовом, но родители придерживались иной тактики: от нее всегда ждали собственного решения.

Эйлин быстро подавила в себе сомнения. Она, как обычно, разочаровывала своих родителей, и, как обычно, они воспринимали это великолепно. Она стала звонить Фионе.

— Все в порядке.

— Ну и чудненько. Приходи пораньше, и мы вместе оденемся.

В школе Фиона была ее ближайшей подругой, хотя эта дружба была основана больше на контрастах, чем на сходстве. Фиона помогала Эйлин по латыни, а та исправляла ошибки в исторических очерках у Фионы. Фиона каждую неделю влюблялась в нового мальчика; Эйлин почти целый год вынашивала безответное чувство к учителю по искусству — она писала его имя разными почерками на обрывках бумаги, смотрела на них и вздыхала. Фиона была веселой и импульсивной девушкой, не любила зубрить, но всегда ухитрялась неплохо учиться. Эйлин была предупредительна и послушна и аккуратно выполняла все домашние задания. Фиона шила себе одежду из нарочито ярких тканей, молнии у нее все время ломались, пуговицы отлетали, потому что у нее не хватало терпения аккуратно доделать все до конца; гардероб Эйлин состоял из чистых, хорошо подогнанных вещей спокойных тонов, которые успешно сочетались друг с другом.

Тем не менее, они восхищались друг другом, и когда Эйлин пришла в черной вельветовой юбке, черном свитере и с черной вельветовой лентой в гладких каштановых волосах, Фиона восторженно воскликнула: «Ты выглядишь сказочно. Очень, очень изящно и женственно».

Эйлин надеялась, что черный цвет придаст ей взрослости и опытности. Посмотревшись в зеркало, она пожалела о том, что ее лицо выглядит столь круглым и детским. Если бы только у нее были большие глаза и впалые щеки.

На Фионе была туника резких — оранжевого, розового и малинового — цветов; ее длинные светлые волосы рассыпались на крысиные хвостики; один ее розовый чулок поехал, но общее впечатление от ее наряда было грандиозное, и Эйлин заверила ее в этом.

— Заколи мне сзади вырез безопасной булавкой, — попросила Фиона. — Этот проклятый крючок все время расстегивается.

— Ты прямо как уличная женщина, — радостно сказала Эйлин.

— Правда? Ах, я так надеюсь, что Дерек тоже придет сегодня. Он пообещал, что придет, но ты же знаешь, в мальчишек какой-то бес вселяется накануне Нового Года, и напиваются они в 3 часа дня не там, где надо.