Самый далекий берег - [9]

– Странный у нас какой-то разговор…

– Да? – с любопытством спросил доктор Терехов. – А почему?

– Вы меня лечить обязаны…

– А вот те хрен, подполковник, – сказал Терехов вежливо. – Не обязан я лечить симулянтов, а вот вышибать их отсюда к чертовой матери – как раз и есть моя прямая обязанность. Финансирование на нуле, больным жрать нечего, медикаментов не хватает на настоящих – а тут, изволите ли видеть, липовые шизофреники окопались, бесплатной медицины жаждут, лечение им подавай… – Он подался вперед и широко улыбнулся: – А вот кстати, я вас уже неделю не лечу. Ясно вам? С тех самых пор, как окончательно убедился, в чем тут дело. Не надо так недоверчиво ухмыляться, не надо… Я вам чистую правду говорю. Вот уже неделю вам колют исключительно глюкозку и прочие витаминчики – а через раз и вовсе дистиллированную водичку, потому что витамины больным нужнее, а вы и так не дистрофик… А что до вчерашнего представления… Я мнимого практиканта имею в виду. Которому я, стоя в двух шагах от вас, довольно громко объяснял, что после данного укола пациент, то есть вы, напрочь потеряет координацию, едва вставши с кушетки, начнет колыхаться и падать, так что его нужно заботливо подхватить, довести до коечки и поставить рядом побольше водички, поскольку пациента часа три будет мучить дикая жажда… Вы все слышали, конечно. И вели себя соответственно – шатались, падали, литра три воды выдули… А вкололи-то вам опять-таки девять кубиков чистейшей дистиллированной водички, честью клянусь! И не практикант это был вовсе, а санитар из женского отделения, с третьего этажа… А чтой-то вы рожицей изменимшись? Чтой-то вы поскучневши? Поунылевши? У меня вот тут вот вся эта история добросовестнейшим образом отражена, в вашей так называемой истории болезни… Вообще, Константин Степаныч, всю прошлую неделю за вами было крайне любопытно наблюдать. Я, извините за вульгарность, обсмеялся, чуть ли не уписался, глядя, как вы не можете себя найти. Ну, вы ж человек неглупый, понимали, что у всякого больного, и у вас в том числе, должна быть определенная модель поведения – но по причине скверной подготовки понятия не имели, какая. Вот и метались, вот и дергались. Присматривались к товарищам по несчастью, пытались собезьянничать у них то то, то это… И каждый раз терзались сомнениями: а вдруг подсмотрели не то, вашему персональному сдвигу несвойственное? Нельзя же расспрашивать соседей по палате напрямую: мол, мужик, шизофренией ты маешься или паранойей? И ежели шизофренией, то как именно тебя колбасит, плющит и корежит? Ну? Что ж вы глазыньки-то блудливые прячете? Стыдно проигрывать, правда?

– Проигрывать всегда стыдно, – пробурчал Кирьянов, по-прежнему не глядя на мучителя.

– Ну что ж, давайте это считать чистосердечным признанием.

– Вы полагаете?

– Хватит, ладно? – поморщился Терехов. – Говорю вам, я неплохой специалист. Я наблюдал за вами неделю, я ставил вам ловушки, я испытывал вас так и сяк, я консультировался с коллегами для вящей надежности – и теперь я твердо намерен в ближайшие же четверть часа выставить вас отсюда к чертовой матери, вручив напоследок справочку, которой декларируется ваше полное психическое здоровье, хоть в космос запускай, хоть атомную бомбу определяй стеречь…

Впервые подполковник-пожарный посмотрел ему прямо в глаза – совершенно чистым, незамутненным, здоровым взглядом. Криво усмехнулся и спросил:

– А договориться мы никак не можем?

– То есть?

– Я вам дам денег, – сказал Кирьянов спокойно и даже чуточку небрежно. – Много. Очень много. Вы столько и не видели. Сходите в каптерку или как там у вас называется эта кладовка, куда складывают шмотки пациентов… Возьмите мою сумку и загляните. Там лежит пара пачек… Вам с головой хватит. А дома есть еще. Если вы, мало ли, бессребреник, не берите себе, а отдайте на больницу. Там много…

– Я знаю, – сказал доктор Терехов почти столь же спокойно. – Уж простите за любопытство, посмотрел. В самом деле, интересно. Двести тысяч, две пачки, в банковской упаковке…

– Дома есть еще.

– А что взамен? Держать вас тут до скончания веков?

– До скончания веков не обязательно, – сказал Кирьянов деловым тоном. – Достаточно будет… ну, хотя бы месяца. Подержите меня тут еще месяц. И напишите потом в истории болезни какой-нибудь совершенно устрашающий диагноз. Понимаете? Я не знаю, как это у вас зовется… Самый тяжелый. Самый… Ну, вам виднее. Такой, чтобы я мог оставаться на свободе, но был бы совершенно непригоден к любой работе, хоть каплю посложнее вахтерской или дворницкой… Мы договоримся?

– И вам вполне всего этого достаточно? Месяца здесь и такого вот диагноза?

– Пожалуй что. Ну как?

– Откровенность за откровенность, пожалуй, – сказал доктор Терехов задумчиво и протяжно. – Вы меня поставили в трудное положение… Вот этим самым разговором. Если раньше мне казалось, что я понимаю почти все, то теперь я, честное слово, ничего не понимаю… Я так и не понял до сих пор, за каким чертом вам понадобилось укрываться в психушке. Вы не рядовой топорник, вы – кабинетное начальство, мало того, как я выяснил, вас собирались вот-вот назначить на полковничью должность с присвоением соответствующего звания и увеличением оклада. При том, что вы и сейчас получаете вдвое больше меня. При том, что в последние месяцы престиж вашей профессии еще более увеличился – вас ведь передали из МВД в контору Шойгу, вы теперь не «вроде ментов», а подразделение МЧС… Я изрядно покопался в вашей жизни, знаете ли. На службе у вас все прекрасно. Дома прекрасно. С женой нет проблем, с детьми тем более, денег на жизнь хватает, вас ценит начальство, дачка у вас, «жигуль» нехилый… Я на вас неделю убил…