Самый человечный человек. Правда об Иосифе Сталине - [45]

И вот они собрались. Иосиф, изо всех сил стараясь, чтобы невероятное внутреннее напряжение не вышло наружу, изложил товарищам суть дела. Он не сознавал, что на лице у него жуткой маской застыла его обычная полуулыбка, он едва ли вообще отдавал себе отчет, как он выглядит в этот момент. Он понимал, что если Политбюро уважит просьбу Ленина, это будет правильно, но знал, что они не посмеют. Это можно было бы сделать, если бы существовало однозначное заключение врачей о том, что улучшений в положении больного не наступит, но какой врач осмелится дать такое заключение? Нет, все правильно понимали ситуацию и без всяких врачей, но кто-то должен был взять на себя ответственность. Если бы он взял на себя ответственность за этот шаг, то, пожалуй, с ним бы согласились, но он устранился, и они не посмели.

…Но Ленин ему так и не простил.

В последней попытке восстановить отношения он обратился к Марии Ильиничне. Она вспоминает: «Раз утром Сталин вызвал меня в кабинет В.И. Он имел очень расстроенный и огорченный вид. «Я сегодня всю ночь не спал, – сказал он мне. – За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь». Мне стало жаль Сталина. Мне казалось, что он так искренне огорчен.

Ильич позвал меня зачем-то, и я сказала ему, между прочим, что товарищи ему кланяются. «А», – возразил В.И. «И Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя». Ильич усмехнулся и промолчал. «Что же, – спросила я, – передать ему и от тебя привет?» «Передай», – ответил Ильич довольно холодно. «Но, Володя, – продолжала я, – он все же умный, Сталин». «Совсем он не умный», – ответил Ильич решительно и поморщившись».

Так закончились эти отношения, начавшиеся за двадцать лет до того с письма, посланного в Сибирь. Все эти двадцать лет Ленин оставался верен себе, и Сталин оставался верен себе, и последние месяцы ничего для него не изменили. Он с большим трудом менял раз сложившееся отношение к людям – по крайней мере, хорошее отношение, и не считал необходимым платить Ильичу той же монетой. «Больной человек, что с него взять!» – оправдывал он Ильича.

При жизни Ленина Иосиф все время настойчиво выдвигал его на первое место, а после смерти он создал культ Ленина. Это, как и все другое, что он делал, Иосиф сделал хорошо. Культ Ленина жив до сих пор, намного пережив культ Сталина, созданный руками любящими, но менее умелыми. Правда, он не избавил Ленина от страшной участи живого мертвеца, выставленного напоказ на Красной площади, но, с другой стороны, был ли в этом смысл? Ленин был таким яростным атеистом и так ненавидел церковь, что едва ли это что-либо изменило бы в его посмертной судьбе…

От Второго к Первому

После смерти Ленина Сталин естественным образом стал главой государства. Ему не надо было бороться за власть, не надо было даже прикладывать какие-то усилия – это вышло само собой.

В начале 20-х годов страной управляло Политбюро. Это был очень специфичный орган. Состоял он из пяти человек, поименно: Ленин, Сталин, Троцкий, Зиновьев и Каменев. (Были и «запасные» члены, замещавшие отсутствующих, – Молотов, Калинин, Бухарин.) Трудно было подобрать компанию, более неподходящую для совместной работы.

Троцкий был человеком, имевшим «я» первой буквой алфавита. Он всегда был против всех. При этом на страну ему было глубочайшим образом наплевать, он заботился только о мировой революции, да и в ней интересовался лишь своей собственной ролью.

Очень показательна в смысле характеристики Троцкого как государственного деятеля история, случившаяся летом 1919 года. Деникинская армия наступала, положение было отчаянным. И вот в самый тяжелый момент Троцкий бросил фронт, заявив, что голодные и раздетые бойцы сражаться не могут, и представил Совету обороны план подготовки наступления на… Индию. Мол, поражение все равно неизбежно, поэтому надо думать о будущем и начать все сначала на новом плацдарме. Он предложил сформировать корпус из 30—40 тысяч всадников, перевести Маркса на туземные языки и двигать мировую революцию в Азию. И все это на полном серьезе.

Однако Ленин испытывал непонятную слабость к Троцкому, хотя врагов у Льва Давидовича, при его милейшем характере, было предостаточно, и не так уж трудно было убрать его с поста наркомвоена, а потом и из Политбюро. В оправдание своей позиции он все время говорил о возможном расколе в партии – либо Ильич лукавил, либо действительно плохо разбирался в людях.

Зиновьев с Каменевым были людьми более мирными, но безынициативными и панически боявшимися любой ответственности. Ленин – работоспособен, но очень скоро сошел со сцены. Бухарин – из того же теста, что и Зиновьев с Каменевым, и притом невероятно говорлив, до такой степени, что язвительный Троцкий дал ему кличку Коля Балаболкин. Молотов – человек надежный, но не более чем исполнитель. Ну и кто остается?

Сталин был, в общем-то, в радикально-революционной партии человеком чужим. Он был по духу не разрушителем-большевиком, как вся эта компания, а созидателем, с большим удовольствием занимался государственным управлением и не имел ни малейшего желания отрываться от него даже во имя «мировой революции». И он не собирался уступать свое положение фактического главы государства. В общем-то, он любил быть первым, однако никогда не рвался к власти ради власти, и, если бы в большевистских верхах был еще хотя бы один дееспособный человек… Но не было в большевистских верхах никого способного стать во главе государства, так что и выбора не было. Не Троцкого же, в самом деле, – то есть можно, конечно, и Троцкого, вот только страну жалко…