Самые прекрасные истории о любви для девочек - [20]

– А фартучек мне повяжешь? – продолжала сопротивляться я. – Такой, с загибом внизу, в который кусками еда падает?

– Обязательно! – заверил он меня. – Когда буду кормить тебя через семьдесят лет!

Я вздохнула и прикоснулась губами к мороженому. Соус оказался карамельным, и мне пришлось признаться:

– Вкусно… Просто, если честно, это вредно.

– Ну, тогда я доем, – бодро сказал Данька и принялся за моё мороженое.

– Погоди, я ещё раз… попробую.

Я протянула руку, но он её отвёл.

– Нет! – заявил он. – Только из моих рук. А то знаю я тебя – как начнёшь лопать, так и не оставишь ни капельки.

– У тебя своё есть!

– Сначала съедим твоё, а потом каждый – своё.

Он принялся меня кормить, а вслух сказал:

– Так что у нас с цирком?

– Слишком весело, – покачала я головой, вытирая с губ карамельный соус.

– А ты не любишь, когда весело? – спросил он.

Я задумалась: как бы ему объяснить?

Дети гоняли на самокатах вдоль озера. Один парень на велосипеде отчаянно сигналил старому серому пуделю, переходившему дорогу. Это был не чистокровный пудель, помесь с какой-то другой породой. У него были растрёпанные уши, лохматый хвост. Он бросил на пацана недовольный взгляд, всем своим видом напоминая, что зря все радуются, что октябрь на дворе, и скоро опять в зиму, в ранние сумерки, в сон под холодной снежной шубой. Зима – это вам не шуточки.

– Люблю, – наконец ответила я, – но не когда слишком. Жизнь вообще-то серьёзная штука, если ты не в курсе.

– В курсе, в курсе, – со смехом сказал он, – поэтому я и уверен, что веселиться надо на полную катушку. И мне почему-то кажется, что ты бы тоже не прочь была.

Я с изумлением посмотрела на него. А Данька приподнялся, стащил со своего стула плед и, расправив, накрыл наши колени.

– Повеселиться не прочь, – пояснил он, – но тебе словно что-то мешает. Словно в тебе сидит кто-то мрачный и говорит: «Вера! Никакого веселья!» Может, прогоним его, этого мрачного?

– Как? – растерялась я.

– А вот так! – сказал Данька, и вдруг левой рукой взял меня за руку под пледом, а правой прикоснулся к моему затылку и легонько придвинул моё лицо к своему.

Заглянул в мои глаза. Поправил мне локон, заложив его за ухо.

– У тебя красивые волосы, – прошептал он, – вьются…

– Как у барана, который пошёл на плед?

– Дурочка…

Он прижался к моим губам своими.

Я закрыла глаза, а в голове стучало: «Я целуюсь с чужим парнем! У него есть девушка!»

Но я всё равно не могла оторваться от поцелуя, и когда он закончился, я подумала, что он был слишком коротким и что, пожалуй, мне начинает нравиться не только запах кофе, но и его вкус.

Данька смотрел на меня, и выражение лица у него было таким же, каким я запомнила его на первой встрече: чуть детским, радостно-удивлённым, восторженным. Это длилось всего секунду, потом он отвёл взгляд и прищёлкнул языком:

– Клёвый самокат у пацана! Тоже такой хочу.

А я вдруг почувствовала себя паршиво.

Что это было вообще?! У него есть девушка. Значит, он ей со мной изменяет?!

О боже…

Совесть металась во мне, как озверевшая рысь, и, наконец, я не выдержала натиска её коготков. Я решилась.

– Даня… Я слышала твой разговор.

– Какой? Эй, чувак! – заорал он пацану. – Равновесие держи! Угробишь машину!

– С твоей девушкой, – с трудом сказала я, – там, у ЦДХ. Когда искали сумку.

– Но у меня нет девушки, – озадаченно сказал он, – а с кем я разговаривал у ЦДХ – не помню. Это же было неделю назад. Тьфу, чёрт. Упал-таки! Погоди, я ему помогу.

Он привстал, откинул плед.

– Ты назвал её деткой. Сказал, что ты с ней.

Данька сел обратно. Я теребила бахрому на пледе, не смея поднять глаз.

– Погоди. Так это моя племянница была.

– Правда?!

Я мигом представила себе девочку лет пяти. Нет, семи, сейчас телефоны всем в первом классе покупают. Хотя она могла звонить и с родительского, так что пусть будет пятилетняя.

– Ага, у неё родители разводятся. Старший сын моего отца с женой. Они владеют салоном красоты и никак не могут его поделить. А на племяшку вообще рукой махнули. Она и психует. Я ей сказал, что я с ней. А «деткой» её все зовут. Потому что она всех называет «детками». У них в школе это модно.

Значит, племянница была школьницей. Что ж, это не так прекрасно, как пятилетняя девочка, но тоже ничего.

– А почему ты так странно называешь своего брата? «Старший сын отца»?

– Я его братом никогда не считал. Он сын отца от предыдущего брака. У нас разница двадцать лет. И он никогда с нами не жил. Погоди-ка, Верка! Так ты сейчас целовалась со мной, думая, что у меня девчонка есть?

Я почувствовала, что краснею, и потянулась к чашке с кофе.

– А мне ты показалась такой принципиальной! Такой строгой! Жизнь – это серьёзная штука, то-сё!

– Хорош издеваться! И вообще – садись на свою сторону, допей кофе, а то он совсем остынет!

– Нет, погоди, у меня есть дела и на этой стороне.

Он сжал мою руку под пледом. И взял меня за подбородок.

– Тот поцелуй не считается, – строго сказал Данька, – потому что ему аккомпанировали неправильные мысли.

– Ак-ком-па-ни-ро-ва-ли!

– Это чтобы ты не забывала, что я музыкант.

– Или чтобы выпендриться?

– Может, и так. В общем, допьёшь потом свой кофе. В смысле – доешь.

Он провёл пальцем по моему лбу, по векам, съехал им по носу на самый кончик, и, наконец, прикоснулся к моей нижней губе, чуть приоткрыв её.