Самые нашумевшие преступления истории - [10]
Итак, еще раз попытаемся проследить цепь «медицинских» событий (вся фактическая сторона дела взята из представленных на экспертизу медицинских документов). Пострадавший И.А. Агафонов поступил на стационарное лечение 15.08.2011 г. в 04 часа 41 минуту и сразу же был осмотрен дежурным нейрохирургом, который установил предварительный диагноз «закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга; ушибы мягких тканей головы; алкогольное опьянение». С целью уточнения диагноза Агафонову И.А. в 5 часов 00 минут была выполнена компьютерная томография черепа, при которой обнаружено субарахноидальное кровоизлияние: «. по межполушарной щели, по намету мозжечка, в бороздах — гиперденсивное содержимое.», очаг ушиба с геморрагическим пропитыванием в левой гемисфере мозжечка объемом 4 см3 и перелом основания черепа в задней черепной ямке. Таким образом, уже через 20 минут от момента обращения в стационар диагноз тяжёлой закрытой черепно-мозговой травмы Агафонову И.А. должен был быть установлен. По факту установленного диагноза необходимо было решить вопрос об экстренной госпитализации Агафонова И.А. и не «абы куда», а только в отделение реанимации и интенсивной терапии. Однако такой вопрос не только не был решён, но даже не обсуждался (в медицинской карте № 24129/011 каких-либо записей по этому поводу не имеется). Иными словами — врачам этого учреждения либо не удалось правильно оценить тяжесть состояния пациента, либо они проявили очень опасную профессиональную самонадеянность. А как иначе можно расценить ситуацию, когда в отношении пострадавшего с чётко диагностированной тяжёлой черепно-мозговой травмой (после проведённой компьютерной томографии) в виде очага ушиба-размозжения в задней черепной ямке и переломом основания черепа решение о госпитализации (да итов травматологическое отделение!) принимается практически только через 1 час (в медицинской карте имеется запись: «.05.50. Больной госпитализирован в 28 травматологическое отделение, в виду отсутствия места в 27 нейрохирургическом отделении.») Далее в медицинской карте еще более «недоумённая» запись. Оказывается в 06 часов 35 минут: «...больной отказывается от транспортировки в отделение на каталке лёжа. Отправлен в отделение пешком.». Я очень уважаю это московское медицинское учреждение, но не удивлюсь, если там по коридорам самостоятельно расхаживают больные вообще без ног. Или без голов.
Есть определённые врачебные правила, которые внушаются с первых дней обучения в медицинском ВУЗе. Одно из них гласит: больной — это человек с ситуационно обусловленной ограниченной свободой (или, если хотите вспомнить классика: «Что такое болезнь, как не стеснённая в своей свободе жизнь?» К. Маркс). Отсюда вывод: даже если человек с такой травмой «не желает» передвигаться на каталке — кого должны интересовать его желания больше, чем сам факт спасения жизни? Кстати, столь легкомысленное отношение к своему состоянию при черепно-мозговых травмах со стороны пострадавших нередко является показателем неблагоприятного прогноза, и должно было крайне насторожить медицинский персонал. Увы, не насторожило…
Резюме по первому этапу: от момента первичного обращения И.А. Агафонова за медицинской помощью в 04.41 до его госпитализации в травматологическое (нецелевое) отделение прошло почти два часа (!), что является необоснованной задержкой. До 8 часов 10 минут И.А. Агафонов при установленном диагнозе (с 05 часов 00 минут!) тяжелой черепно-мозговой травмы врачом не осматривался, какой-либо медицинской помощи не получал. В листе врачебных назначений указано:
«… анальгин 5,0 % — 2,0 в/м 3 раза в день. Таблетки диакарб — 2 таб. утром. Натрия хлорид 0,9 % 400,0 + эуфиллин 2,4 % — 10,0 внутривенно капельно», однако в медицинской карте никаких отметок о том, что эти назначения были выполнены, не имеется.
В протоколах допросов медицинского персонала вообще нет сведений о выполнении И.А. Агафонову каких-либо лечебных мероприятий.
По данным материалов делатравму И.А. Агафонов получил около 03 часов 30 минут, через 1,5 часа от момента травмы установлено, что у И. Агафонова имеется субарахноидальное кровоизлияние, очаг ушиба-размозжения левой гемисферы мозжечка с геморрагическим пропитыванием. В то же время пострадавшему был назначен препарат эуфиллин, который значительно снижает агрегацию тромбоцитов, расширяет сосуды и усиливает мозговой кровоток, то есть, этот препарат по своим фармакологическим свойствам активно способствует продолжению кровотечения (!). Любой выпускник медицинского ВУЗа обязан знать из курса фармакологии и неврологии, что эуфиллин назначают при черепно-мозговых травмах только после того, как достоверно установлено, что внутричерепное кровотечение не продолжается. Кто-то в суде пытался дать оценку этой ситуации? Лично я не слышал. Кроме «убаюкивающих славословий» в адрес великолепно оказанной медицинской помощи в самой последней экспертизе, выполненной на базе Российского центра судебно-медицинской экспертизы Минздрава России, ничего не прозвучало. Почему бы это?.. Оставим это на совести тех экспертов, которые посчитали возможным подписать такой текст. В конце концов, кто отменил правило, что в России «своя рубашка ближе к телу»? Даже если эта самая «своя рубашка» неожиданно превращается в «гробовой саван» для другого человека?
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.