Самые интересные люди, казусы и факты всемирной истории - [39]

Тишайший и Великий

Продолжая размышления на тему общей стратегической недостаточности[1], хотел бы обратиться сегодня к личности Петра I и его «тишайшего» отца.

Алексей Михайлович! Этот правитель как раз многократно являл стратегический талант. Но ни современники, ни потомки до сих пор не оценили его заслуг перед страной по достоинству.

Алексей, как задолго до него и Иван III, был очень осторожен. Например, он много лет гостеприимно размещал в России многочисленных беженцев с Украины после тамошних антипольских выступлений — и в то же время решительно отказывался принять Украину под свою власть. Только достаточно окрепнув, он пошел на это.

Очередное восстание под предводительством Богдана Хмельницкого, если бы его подавили поляки, могло привести к поголовному истреблению православных жителей Речи Посполитой. В этих условиях Алексей, наконец, согласился на очередную просьбу «мятежников». Согласитесь, мало в российской истории примеров более стратегических событий!

Стране пришлось изрядно повоевать, защищая народ новообретённых земель от былых властителей. Но, в конечном счёте, Алексей Михайлович сумел уладить отношения с поляками, заключил мирный договор, после чего Россия постепенно, но планомерно наращивала влияние в Польше.

Именно при Алексее Михайловиче началась европеизация России. Правда, внешний облик страны менялся мало. Одежды, бороды и причёски не подражали европейским фасонам. Зато отношения в обществе менялись к лучшему. Всё больше становилось людей, ни от кого не зависящих формально и никем формально не управляющих. Именно личная самостоятельность — главное содержание, главное отличие, главная движущая сила европейской культуры. К ней и устремились в эпоху Алексея все слои русского общества.

Увы, его сын — Пётр, царь, а после и государь-император — как раз личной самостоятельности своих подданных не признавал. Он свёл всё многообразие, сформировавшееся при отце, к двум категориям — служилой и тяглой. В его глазах священники не отличались от военных, а купцы — от крестьян.

Стратегических планов Пётр — вопреки распространённому мнению — не строил. Практически все его действия, за исключением, быть может, только «Великого посольства» и строительства флота — всего лишь реакция на сиюминутные обстоятельства. Особенно видно это при чтении многих тысяч указов, посвящённых сущим мелочам вроде фасона одежды на очередном увеселении.

В Северную войну, а она продолжалась двадцать один год, Пётр попал не столько из-за разумного желания вернуть выход к Балтике, сколько из-за выбора союзников. Дания и Саксония — даже вместе — в ту пору были явно слабее Швеции, а большей антишведской коалиции Пётр сколотить не сумел. А ведь при должном стратегическом искусстве можно было временно сгруппировать вокруг России такие силы, перед которыми бы отступил даже сам Карл Двенадцатый, отчаянный король и искусный полководец.

Прутский поход Петра — явное следствие чисто тактического мышления. В погоне за Карлом Пётр нарушил мирный договор с Турцией, хотя еще в тысяча семисотом сам добился его с немалым трудом. Шедших с ним войск заведомо не хватало не то что на полномасштабную войну, но даже на пограничный конфликт. Из окружения он выбрался только массовым подкупом турецких чиновников (его жена Екатерина раздала на взятки все свои драгоценности) и ценой отказа от черноморских портов, завоёванных ранее. Карл же, оставаясь в Турции пять лет, вернулся на родину, лишь когда его верные подчинённые подготовили в Швеции — без помех со стороны Петра — новую армию для очередного раунда войны.

Западные обычаи Пётр заимствовал разборчиво. Европейскую традицию свободы личного выбора он не только отвергал, но и старательно искоренял её ростки, поднявшиеся в России при Алексее Михайловиче. Зато без особых размышлений насаждались курение, парики, короткие штаны (в северном климате России малопригодные) и прочие внешние приметы иностранного образа жизни. Алексей Михайлович думал о содержании, а Пётр Алексеевич, не приемля содержания, заботился больше о форме.

Реформы Петра затронули, по сути, только верхушку общества. Основная же масса населения — крестьянство — не только не втягивалась в преобразования, но, напротив, принудительно изолировалась от большинства перемен. Даже изменения, уже прошедшие при Алексее, отменялись: так, значительная часть лично свободных крестьян вновь оказалась закрепощена.

Главным результатом петровской эпохи стал раскол русского народа на две части, не только не имеющие между собою почти ничего общего (даже язык у них изрядно различался), но и видящие друг в друге едва ли не главных врагов.

Тем не менее в народном сознании Пётр удостоен титула Великий. А вот его отец назван всего лишь Тишайшим. Хотя при нём Россия приросла и территориально, и экономически, и численно. А Пётр заплатил за явно меньшие земли на южном берегу Балтики — да за клочок приневских болот — жизнями более трети своих подданных и всеобщим разорением.

Миф о Великом Петре культивировался триста лет, хотя в значительной степени именно Петру русский народ и обязан потерей самобытности. Именно с той поры и до сих пор мы так и норовим пролезть в окно там, где все проходят через дверь.