Самурай Ярослава Мудрого - [14]

– Зачем я тебе понадобился, Воислав? – спросил я спокойно.

Уный меня, при всей своей почти нарочитой демонстрации добрых помыслов, не сильно, признаться, беспокоил. Что бы у него ни было в голове или в рукаве, я ударю быстрее. Но это не значит, что стоит поворачиваться к нему спиной или просто чересчур расслабляться. Лишним доказательством этой простенькой мысли, что нельзя недооценивать противника, сегодня выступал я сам. Странный разрисованный мужик с деревянным мечом отправил на тот свет шестерых подготовленных молодых парней и, как отметил Ратьша, не запыхался.

– Я не стану ходить вокруг да около…

После такого начала следовало ожидать именно былины, и именно с заходами с разных сторон, с долгим путем к основному повествованию. Посему я невежливо его оборвал:

– Ты уже начал, Воислав. Говори кратко – чем могу тебе помочь?

– Ты сегодня убил двух уных, – отвечал уный.

– Шестерых, – поправил я.

– За четверых ты Богу ответчик, а Василий и Иван были моими братьями. Родными братьями. Я твой кровник, Ферзь. И никогда этого не забуду. Я тебе не противник, это я понимаю. Но я очень постараюсь сравняться с тобой, и в тот день я убью тебя. – Воислав говорил быстро, сжато, и в голосе его не было ни бешенства, ни ненависти. Простое изложение доступных чужаку мыслей.

– Да долго ли ждать, – ответил я. Ответ сам пришел ко мне, и я издевательски закончил: – Когда-нибудь и я спать лягу!

Уный с красивым именем дернулся, как от хорошей затрещины, задохнулся от ярости, от несправедливого оскорбления, но смолчал. Этот мальчишка заслуживал уважения. В его годы и в его положении очень немногие смогли бы держаться так. Но я не стал извиняться. Мне нужен был именно оскорбленный в самых своих святых чувствах Воислав. Чтобы не ждать удара в спину.

– Я сказал все, Ферзь, а ты меня слышал, – уный развернулся и ушел от моего костра.

– Слышал-слышал. Теперь буду ждать, пока время не придет, – в спину ему ответил я, но парень снова смолчал. Сильный человек растет. Только смысла жалеть ни его, ни о сделанном я не вижу.

Я подождал еще немного, но больше никто не пришел, и я спокойно завалился спать. А чего дергаться? Убежать мне не дадут, да и некуда, не думаю, что Ратьша врал про опасные места вокруг. И убить меня ночью втихую не дадут – те же, кто меня сторожит. Пока князь не решит, что Ферзю живым не бывать, никому другому меня убивать не позволено. А если князь решит, что зажился я на свете, то мне так и так живым не бывать. Все очень просто. Так что смысла дергаться не было ни малейшего, и я, ощущая сильную усталость, упаковал меч в чехол, положив под руку, а потом быстро уснул под треск моего маленького костерка.

Глава V

Как уснул, так и проснулся – быстро, внезапно, словно бы рывком. Сон отлетел прочь сразу, что со мной бывает очень редко, я тяжело просыпаюсь. Поняв, что уснуть мне больше не получится, и, убедившись, осмотревшись, что никакая опасность мне не угрожает, я сел на своей еловой постели и прикурил от угасающего костерка, куда подкинул несколько сучьев – просто для оживления картины, холодно мне не было.

Все шло почти как всегда. Немела левая рука – мелочь, верно? Но не для левши, который зарабатывал себе на хлеб, мясо и крышу над головой мечом. Что в оставленном мной времени, что и в этом, – я надеялся, что Ярослав не придет утром к заключению, что меня недурно было бы удавить – во избежание. Оно бы и верно – виры с меня не взять, нет у меня местных денег, а с родней уных придется объясняться.

Немела левая рука, мне все казалось, что пальцы стали намного слабее, чем были раньше, я непроизвольно сжимал и разжимал кулак и усмехался собственным глупым попыткам обмануть самого же себя. Дело было в позвоночнике, некогда поврежденном одним ушлым бойцом, которому я в ответ сломал крестец, а добивать не стал. Много лет позвоночник таился, а потом заговорил, и спасибо, что не в полный голос.

На каждую затяжку легкое отвечало легкой ноющей болью, вздохнуть полной грудью тоже удавалось не каждый раз. Ну хорошо, сегодня мне хватило дыхания на кураже, а дальше что? Рассудок говорил, что надо все же попробовать бросить курить, да сам же с собой и дебатировал, говоря, что сигареты следует беречь, табаку тут еще долго не будет! Под конец я утешил себя мыслью, что, как кончится мой запас, так и брошу. До этого было еще далеко, у меня, как у дурака из поговорки, табаку было с собой чуть ли не полмешка.

Стало даже интересно: не почувствую ли я облегчения? А что делать с хребтом? Мануальной терапии тут нет – значит, все как обычно: самолечение, растягивание, цепочки разнообразных движений, разминающих хребет, жесткая постель. Некий аскетизм поневоле.

А что делать со всем этим в совокупности? Подыхать – это просто, но пока не хочется. Вернее, расхотелось. Я понял, что подняло меня. Мысль, варившаяся в подсознании, наконец, сформировалась и потребовала слова. Мне расхотелось подыхать, хотя мне казалось, что с мыслью о ранней смерти я уже смирился. В том мире мне было скучно. Мертво мне там было. Мне не к чему было идти, не к чему возвращаться. Старик-японец, который мне вспоминался и снился, давно умер. Про это вспоминать не хотелось, и я заставил себя переключиться на насущный поразительный факт – мне остро, голодно даже как-то захотелось жить. Внутренний подъем и желание выжить чуть не толкнули меня на лихой, но глупый поступок – высыпать все сигареты в костер и начать все с чистого листа. Мысль, возможно, была и неплоха, но сначала требовалось узнать, не проснулся ли сейчас Ярослав с мыслью, что моя жизнь, пожалуй, затянулась? Ваша судьба тоже щедра на такие вот милые нескладушки? Нет? Чаще молитесь, если верите, и никогда никому не хвастайтесь этим. Никому, даже самым близким людям. Где связь между Ярославом и мешком табаку, я не стал допытываться, но сигареты не выкинул. Успеется с этим. Важно другое – мне снова хотелось жить. Хотелось по-настоящему, сильно, жадно, как когда-то, сотни лет тому назад, а не так, как последний год – обиженно и неуверенно.