Самурай - [22]

Вика чисто автоматически оценила коллекцию, но если это было все, чем владел дорогой гость, то возиться с ним не имело смысла изначально. Пожалуй, окружающая обстановка свидетельствовала о вырождении семейств, правда, не столько умственного, в этом смысле они и так конченные люди и лишь преданность слуг еще как-то удерживают их от переселения на какую-нибудь непрестижную помойку за чертой города, сколько материального — ценность вещей умирала, становилась пренебрежимо малой.

Настоящим богатством владели единицы, но они тщательно скрывали его и их вовсе не считали обеспеченными людьми, поэтому на них было очень трудно выйти, а то, что считалось состоянием, на поверку оказывалось вот таким хламом. Хотя, в чем дегенеративные наследники былого величия еще как-то соображали, так это в технике и вооружении, ведь, в конце концов, от этого зависела их жизнь, и поэтому на стенах разместился внушительный и уже действительно богатый арсенал, содержащий такие редкости, как лучевое и психотронное оружие.

Пока Вика ползала по вертолету, все еще не в силах подняться на ноги, и оценивала трофеи, огонь за бортом стих, обшивка машины охладилась, и кондиционер переключился на режим обогревания, растапливая корочки льда на синих физиономиях Павла Антоновича и Максима.

Отогревшись, Максим однако не торопился просыпаться, мягко и плавно перекатившись из холодной полыньи спячки в теплую ванну сна и оказавшись в странной комнате, очень напоминающей его собственную, если не считать водруженную на кровать ту самую ванну и стоящих вокруг длинных палок, с которых на его помывку, прямо в одежде и с оружием, одобрительно глядели давешние головы дорогих гостей и даже пытались подавать некие советы, которым Максим непременно бы внял, если бы из раскрывающихся ртов доносился хоть один звук.

Из-за этого ему пришлось обойтись без советов, насыпать в горячую воду стирального порошка для одежды, налить жидкого мыла для тела, вытряхнуть из большой бутыли тягучей смазки для оружия, хорошенько все перемешать до образований громадной шапки пены, которая полезла через края ванны на неубранную кровать, сползла на пол и укрыла своей пушистой, рыхлой белизной царившую на земле грязь, превратилась в облако и теперь, мягко покачивая ванну, уносила невозмутимо моющего мылом автомат Максима в полосчатую желтизну засаленных обоев, оказавшихся самым обычным бумажным небом, намазанным с обратной стороны засохшим и крошащимся клейстером с когда-то увязшими там трупиками тараканов и птиц, с прожженными дырами давно потухших звезд, безобразно обугливших окружающее пространство и выставляя напоказ мокрую цементную стену, холодную и мертвую, — край, конец, закат, за которые хода уже не было, и оставалось только два пути — сидеть здесь, шевеля усиками и подглядывать, хихикая, в большие дырки, или вернуться назад с воздушными шариками, которые можно надуть и прицепить в разорванным глоткам дорогих гостей и поговорить с ними по душам, слыша их ответы, выходящие из шариков, которые снова и снова надо надувать, и такая работа действительно не к чему, надо просто стереть мыло с чистого, фырчащего от удовольствия автомата и сунуть его рылом в посмевшего трясти ванну и расплескивать воду, желательно не давая себе времени разбираться, кто в своем праве и кто это вообще такой, очень похожий на помесь Вики и Павла Антоновича.

Единство мира распалось на два лица, и это действительно оказались Вика и Павел Антонович, и Максим действительно пытался сунуть между ними автомат, к счастью оказавшийся надувной игрушкой, покрытой слоем противной, жесткой пены. Продрав глаза Максим увидел, что его коллеги обильно дымятся, а потом и сам ощутил нарастающий жар, словно они никуда не бежали, а так и остались сидеть в эпицентре извержения, наяву галлюцинируя от прихода вулканических газов. Павел Антонович что-то орал, смешно разевая рот, как готовящаяся чихнуть лягушка, но до Максима не доходило ни слова, хотя он прекрасно слышал потрескивание раскаляющейся одежды, дыхание Вики и гул, идущий из-за стенок вертолета. Он решил, что так и надо, и принялся разглядывать склад, но всякий раз, когда его глаза отрывались от лица Павла Антоновича и плыли в сторону, в действие вступала уже Вика, молча щелкая у него перед носом пальчиками, привлекая его внимание к речи шефа, чему он рефлекторно подчинялся, но затем вредные глаза вновь отъезжали до нового щелчка.

Я ничего не слышу, сказал Максим, точнее попытался это сделать, так как он действительно не услышал своего голоса, наверное их с Павлом Антоновичем поразила одна и та же болезнь, но его беззвучная реплика оказалась волшебной, вокруг головы лопнул невидимый шар и в уши воткнулись долгожданные слова:

— Еще раз повторяю — ты вертолет вести сможешь?

— Не знаю, — честно признался Максим, стараясь не очень сильно раскрывать рот, чтобы не порвать спекшиеся губы, — не пробовал. Но, может быть, и умею.

Вика и Павел Антонович переглянулись с заметным облегчением.

— Тем лучше, — сказал Павел Антонович, — лучше и не пробовать. Вертолет поведу я, а тебе придется вернуться обратно и найти добычу.