Самсон Назорей - [19]

Пастуха привели. Это был оборванец лет пятнадцати, со следами синяка под глазом, а глаза у него были редкостного цвета: темно-серые. Самсон внимательно посмотрел на него: лучше всего он распознавал людей по походке. У мальчика была походка ленивая, но упругая; увидев Самсона, его рост и плечи, он сразу подтянулся и оживился.

— Ты знаешь дорогу в Хереш? Можешь отличить своих овец? Мальчик ответил:

— Знаю и дорогу, и свой скот, и каждого человека в Хереше.

— Овцы ведь не меченые: как ты их опознаешь?

— Овцы не похожи одна на другую; и по глазам пастуха можно видеть, его ли стадо или краденое. И вообще это не важно.

— Почему?

— Я просто отберу самых жирных овец и скажу, что это наши.

Самсон спросил:

— Далеко до Хереша?

Мальчик не сразу ответил; за него сказал один из взрослых:

— Если выйдете завтра на заре, будете там к полудню.

Мальчик подвинулся ближе к Самсону и проговорил вполголоса:

— Нет, много позже. Я тебе потом объясню, по дороге.

На рассвете они двинулись. Мальчика-пастуха звали Нехуштан. Он сначала провел их прямо к границе: но когда последние лачуги Шаалаввима скрылись за буграми, он вдруг свернул круто влево.

— Что у тебя на уме? — спросил Самсон.

— Херешане бродяги; кто-нибудь из них всегда шатается близ дороги. Может быть, это и нарочно: разведчики. Завидят нас и побегут сказать старшинам. — Нехуштан помолчал и затем добавил: — Я тебе шепнул, что мы дойдем только перед вечером. Надо сделать большой крюк. Не только из-за разведчиков. Нужно придти в Хереш с востока; тогда ты им отрежешь путь в Бет-Хорон, и они не смогут послать гонца за помощью.

— Дай мне руку, — вдруг сказал Самсон. Мальчик, не удивившись, протянул ему правую руку. Самсон без усилия сдавил ее двумя пальцами над кистью.

— Больно? — спросил он.

Пастух побледнел и ответил сквозь зубы:

— Не твое дело.

Самсон вдруг захватил его надкистье всей рукою и стал выворачивать кость; но пастух в ту же минуту изогнулся, весь выкрутился, вскинул ноги, обвил ими предплечье назорея и повис у него на руке лицом вниз. Самсон выпустил его; мальчик, почти не коснувшись земли свободной рукою, вскочил на ноги, отряхнулся и сказал, задыхаясь, но со смехом:

— Оттого меня и прозвали Нехуштан: змейка.

— Брось овец, я беру тебя в шакалы, — ответил Самсон.

Солнце шло на покой, когда они с пригорка увидели вениаминово село. Самсон, заслонив глаза, вгляделся: в деревне было около полусотни домов. Херешане их тоже заметили сразу: народ высыпал за околицу, послышались призывные оклики и свистки, с окрестных холмов стали быстро сбегаться мужчины, работавшие на террасах. Когда даниты подошли, перед деревней стояло человек сто взрослых или больше, некоторые с луками, некоторые с дубинами. Но Самсон уже знал, что нападения не будет. Опыт его приучил к тому, что его рост и весь вид разом бьют на человеческое воображение, — что диковина ослабляет волю так же точно, как страх, или еще глубже.

Впереди стоял сельский голова, благообразный старичок, очень любезно кланявшийся им еще издали; по обе стороны его — два молодых здоровяка. Без предупреждения, не ускоряя шага, Самсон подошел к старосте, кивнул ему головою, внезапно рванулся вперед, схватил обоих молодцов за руки и швырнул их от себя назад, прямо в гущу шакалов. Это был в его полку, очевидно, обычный прием — начинать с захвата заложников; прежде, чем херешане поняли, в чем дело, обоим уже скрутили локти веревками. Все это сделано было в несколько мгновений. В задних рядах вениаминян послышался гневный ропот и женские вопли; но передние были подавлены неожиданностью и растерянно глазели то на Самсона, то на старосту.

После этого завязались переговоры, которые здесь будут переданы вкратце. Любезный голова начал с клятв, что никто никогда ничьих овец не трогал; Самсон ответил предложением сжечь всю деревню. Тогда староста согласился «навести справки», а пришельцам посоветовал переночевать в домах у поселян — по одному шкакалу на дом: «ибо каждая семья будет рада оказать гостеприимство соседям». Самсон ответил, что ночевать они будут все вместе, и именно в доме старосты; и что если ночью будет тревога, то первым загорится этот самый дом — причем староста, его жены и дети будут тоже спать в этом доме. Тогда оказалось, что староста уже успел навести справки и может дать проводника в то место, где, по слухам, кто-то видел какое-то неизвестно кому принадлежащее стадо. Самсон поблагодарил и согласился, прибавив, что староста и его два внука тоже пойдут с ними.

После этого голова, по-видимому, решил, что ораторский дар ему не поможет.

— Я посоветуюсь со стариками, — сказал он.

— Советуйся, — ответил Самсон. — Тут же, не уходя. Я не слушаю.

Человек десять бородачей, седых и полуседых, вышли из толпы и окружили старшину; они заговорили все сразу, но вполголоса. Самсон отошел к своим и сел на камень. Остальные херешане смотрели на него и его товарищей как завороженные. Шакалы стояли как каменные статуи: Самсон давно обучил их этому филистимскому искусству, и оно гипнотизировало скученных, толкающихся противников, может быть, не меньше, чем сверхчеловеческая фигура назорея.