Самоубийство Германской империи - [17]

Возникновение и исчезновение таких возможностей, а не военные действия на фронтах, которые в конечном счете уже ничего не могли изменить, были решающими моментами во время средней фазы войны. В большинстве работ о второй мировой войне это показано недостаточно полно и поэтому заслуживает более подробного рассмотрения и разъяснения.

Причины и последствия полной политической несостоятельности Германии как оккупирующей державы в Европе, имевшей значение не только для хода и исхода войны, но и до сих пор продолжающей отягощать европейскую политику ФРГ, изучены пока слабо. Считается нормальным, что побежденные и оккупанты остаются врагами. Однако это не совсем нормально, и особенно бросается в глаза, когда сравниваешь Европу Гитлера с Европой Наполеона.

Наполеон, так же как Гитлер, сначала силой захватил и подчинил большинство европейских стран. Наполеон, как и Гитлер, считал необходимым использовать завоеванные страны для ведения дальнейших войн. Наполеону удалось это: «его» Европа функционировала как система, пока не была разбита извне. Из побежденного противника он умел как по мановению волшебной палочки делать союзника. В его армиях в 1812 и 1813 годах сражалось больше немцев, итальянцев и поляков, чем французов, и надо сказать, что сражались они хорошо.

В Европе Гитлера ничего подобного не было. Напротив, первоначально союзные страны — Италия, Словакия, Венгрия, Румыния, Болгария, Финляндия — в ходе войны одна за другой отпадали или превращались в оккупированные страны, которые приходилось удерживать силой.

Следует сказать, что в 1940–1942 годах почти во всех захваченных странах, особенно во Франции, имелась широкая готовность оправиться от поражения и послушно включиться в германский «новый порядок» в Европе. В Европе 1940 года фашизм везде имел своих сторонников, а огромное впечатление от молниеносных побед Германии делало свое дело.

Если Германская империя имела бы в 1940 году какие-либо конструктивные идеи для Европы, пусть даже для фашистской Европы, если бы она действительно установила «новый порядок», пусть даже и реакционный, у нее были бы неплохие возможности в годы ее призрачной военной непобедимости объединить под своим руководством Европу. Но таких идей не было, и ее «новый порядок» вскоре оказался пустой пропагандистской фразой.

Военный захват Европы не был целью Гитлера. Она ему нужна была в войне против Англии. Его заветной целью было лишь порабощение Советского Союза. Европа его не интересовала. Правда, иногда он говорил с подчеркнутым недовольством, что надо «как можно скорее ликвидировать имеющуюся еще в Европе рухлядь мелких государств». На практике же он сам создал новую «рухлядь мелких государств», как это имело место, например, при разделе Чехословакии и Югославии. В годы германского господства нигде даже не было начальных форм или частичного объединения Европы. Не думал Гитлер серьезно и о примирении и мире, не говоря уже о союзе с оккупированными государствами, в том числе и в тех случаях, когда эти государства сами предлагали это победителю, как, например, Франция Петэна.

Все, что оккупированная Европа получила от победительницы — Германской империи, было несколько смягченной формой германского колониального господства. В Польше и оккупированных районах Советского Союза был введен ужасающий террор: принудительный угон рабочих, незаконные аресты, террор гестапо и расстрел заложников. Единственным «общеевропейским достижением» Гитлера было массовое уничтожение евреев, в рамках которого «Европа была прочищена с Запада на Восток» и от которого Гитлер, кажется, серьезно ожидал пропагандистского эффекта. «Наш антисемитизм, — заявил он 22 июня 1944 года перед генералами и офицерами, — распространится на весь мир, так же как в свое время идеи французской революции предшествовали французским армиям и облегчали победы Наполеона. Так же будет и у нас…»

Перед лицом такой мешанины безыдейности, эксплуатации, насилия и преступлений не удивительно, что первоначальная готовность подчиниться и сотрудничать очень скоро остыла во всей Европе и превратилась в сопротивление и партизанскую войну, когда германская непобедимость канула в прошлое и приближавшееся поражение Германии стало очевидным для всех. На рубеже 1942–1943 годов такой поворот стал фактом, возможность «развернуть» захваченную Европу окончательно отпала.

Примерно в это же время отпала и другая, более реальная возможность: досрочный распад большой коалиции. В 1942 году союз между западными державами и Советским Союзом не раз подвергался серьезным испытаниям, и нельзя сказать, что в оценке возможности взрыва «противоестественного» союза между Востоком и Западом Гитлер был так же слеп, как в оценке возможностей проведения конструктивной политики в Европе. Напротив, объявление войны Америке как раз и служило достижению столкновения между Востоком и Западом в Европе и из-за нее, что должно было обеспечить Германии возможность стать арбитром у чаши весов. Если военная политика Гитлера с декабря 1941 года вообще еще имела какую-либо рациональную основу, то таковой был расчет на отсутствие единства среди союзников. Однако Гитлер смотрел, как загипнотизированный, не в ту сторону.