Самостоятельные люди. Исландский колокол - [301]

Вскоре до исландцев, живших в городе, дошел слух, явно пущенный из канцелярии, что приговор, вынесенный судом на Эхсарау — отправить крестьянина из Рейна в Бремерхольм, неправилен, что дело против этого крестьянина, о котором столько было толков, слушалось в Исландии очень небрежно. И когда один человек взял на себя труд проверить документы, оказалось, что это были не заверенные печатью копии небрежно и поспешно составленного приговора. В его бумагах говорилось, что поскольку крестьянин всем известен своим дурным поведением и, кроме того, обвинялся в убийстве, да к тому же сбежал с тинга, чтобы увильнуть от ответственности, его следует отправить в Бремерхольм. Вот и все.

Как правило, из крепости Бремерхольм был только один выход — в могилу. Немногие выдерживали сколько-нибудь продолжительное время те муки, на которые они были обречены во имя правосудия в этой крепости. Несколько исландцев, сидевших там за проступки различной тяжести, считали, что самое время Йоуну Хреггвидссону остаться с ними навсегда, и невероятно, чтобы этот старый, скользкий как угорь, мошенник сумел выйти из крепости, раз уж удалось его туда запрятать. Поэтому не удивительно, что заключенные широко раскрыли глаза, когда начальник тюрьмы однажды вошел к ним в помещение для каторжных работ и позвал Регвидсена, этого мошенника, который убил палача — правую руку нашего всемилостивейшего повелителя, — и приказал следовать за ним.

Йоуна Хреггвидссона высадили на берег не со стороны Дюбена, а перевезли на крепостном пароме через Островной канал. Датчане выдали ему пару ветхих штанов, чтобы надеть на подштанники, в которых его схватили в Исландии, но веревку у него отобрали. И пока он ругался с перевозчиком, требуя свою веревку, его с проклятиями выбросили на городской стороне канала. Там стоял длинный человек в заплатанном кафтане, сутулый и дрожащий. Он пошел навстречу крестьянину, — причем вид у него был донельзя серьезный, хотя, может быть, немного рассеянный, — и протянул ему свою синюю руку с узловатыми пальцами кузнеца.

— Добрый день, Йоун, — сказал длинный кафтан по-исландски.

Йоун Хреггвидссон, гримасничая, смотрел на этого человека и скреб себе голову:

— Кто ты?

— Студиозус антиквитатум, меня зовут Иоанн Гринвицензис, Йоун Гудмундссон из Гриндавика.

— Конечно, мне следовало бы сразу узнать тебя, ведь это ты вышел из двери знатного дома, когда перед нею стоял королевский солдат. Добрый день, и бог да пребудет с тобой, мой Йоун.

Ученый из Гриндавика фыркнул несколько раз и немного потер свой нос.

— Мой господин и учитель хочет оказать тебе милость, Йоун Хреггвидссон, — сказал он. — И вот по его приказу я стою здесь с утра, с тех пор как на башне церкви святого Николая играли песнь ангелов. А скоро настанет время для песни святого духа. Ты понимаешь, что я замерз и хочу выпить.

— Меня забрали с сенокоса в одних подштанниках, у меня нет и скильдинга на пиво, — ответил Йоун Хреггвидссон. — Датчане даже украли мою веревку.

— Ладно, ладно, — сказал ученый, меняя тему разговора. — Во имя Иисуса будем беседовать с сухой глоткой. Что нового в Исландии?

— А у нас неплохо, — ответил Йоун Хреггвидссон. — Только во время рыбной ловли в прошлом году были штормы. Зато трава летом была хороша.

— Ладно, — промолвил ученый. И после некоторого раздумья добавил: — Я слышал, что ты по-прежнему все такой же злодей.

— Конечно, нет, — ответил Йоун Хреггвидссон.

— Это верно? — спросил Гриндвикинг.

— Я считаю, что я святой, — заявил Йоун Хреггвидссон.

Ученый из Гриндавика не понял шутки.

— Очень нехорошо быть преступником, — сказал он тоном зрелого моралиста.

— Собственно говоря, я всего-навсего вор, — сказал Йоун Хреггвидссон.

— Не надо быть вором.

— Я украл леску у одного человека добрых двадцать лет назад.

— Этого нельзя делать.

И тогда Йоун Хреггвидссон изрек:

— А найдется ли какой настоящий святой, который вначале не был вором?

Ученый фыркнул, долго набирал воздух в легкие и остановился, чтобы почесать левую икру правой ногой.

— Как я уже сказал, ладно, — проговорил он назидательным тоном. — Но о чем это бишь я: ничего такого не случилось в Исландии, ничего не произошло?

— Не помню, — сказал Йоун Хреггвидссон. — Во всяком случае, ничего особенного за эти годы не произошло.

— Ничего не наблюдалось? — настаивал ученый из Гриндавика.

— Нет, в Исландии давно ничего не наблюдалось. Ничего. Если только не считать новостью, что в позапрошлом году из Скагафьорда был вытащен воющий скат.

— Это не такая уж малая новость, — сказал ученый. — Ты говоришь, он выл?

— Так, может быть, ты, товарищ, даже не слышал, что в позапрошлом году в Исландии в воздухе были видны люди? — спросил Йоун Хреггвидссон.

— Видны были люди в воздухе, — повторил ученый, но уже тише. — Хорошо. — И, проделав несколько раз все свои штуки, в частности сильно потерев нос, он наконец выпалил:

— Я разрешу себе указать моему земляку, что раз ты, простой человек, беседуешь с ученым — хотя я, говоря словами брата Бергура Соккассона, и являюсь смиренным учеником господа нашего Иисуса, — все же негоже тебе обращаться со мной как с ровней, говорить мне «ты», как собаке, и называть меня товарищем. И я говорю не от своего имени, ибо я знаю, что мой хозяин и господин никогда не потерпит, чтобы чернь так вела себя в отношении ученого сословия. И когда в этом году он посылал меня в Исландию, чтобы переписать в Скарде апостольскую сагу