Самородок - [15]

Беев объяснял подобные просчёты лишь одним: человеческой беспечностью, безалаберностью и откровенным головотяпством — авось и так сойдёт. Да нет, уважаемые, не сойдёт, уж за этим он непременно проследит. Слишком многое поставлено на карту, начиная с безопасности самой Земли и заканчивая его профессиональной репутацией.

Он, конечно, подключился к оперативному банку данных «Ронара», чтобы иметь более полную информацию о Мизае и его обитателях (для этой операции отыскал ближайший информблок и ввёл в приёмное гнездо считывающую нить «Отшельника». Секунда, и всё готово), а потом на борту посадочного модуля быстро ознакомился с поступившей информацией, которую для него любезно отсортировал «Отшельник», вычленив самое важное. Но данных для анализа оказалось катастрофически мало. За три месяца, что «Ронар» находился здесь, научный сектор звездолёта прибавил к тем общим сведениям, что у Баева о Мизае уже были, лишь какие-то разрозненные детали и детальки, никак в общую картину пока не складывающиеся: упоминание о каком-то местном культе, подмеченная цикличность в развитии цивилизации, какие-то предания, легенды, мифы и прочие вымыслы. Всё это ни на шаг не приближало к цели. Наоборот, распыляло силы в пустоту.

И вот, как награда, то, что он обнаружил, едва сунувшись в город мизайцев.

Он пребывал в недоумении (а попросту злился, стиснув зубы) — почему эти странности, видимые тут, на месте, невооружённым глазом, оказались незамеченными с орбиты Центром наблюдения «матки» с её-то поистине фантастическими возможностями? Где их спутники слежения?! Где аппаратура наблюдения?

Он поднялся ещё выше, чтобы оглядеть сразу несколько близлежащих кварталов, и окончательно удостоверился в том, что всё же не ошибся.

На улицах было пусто.

Не малолюдно, как это обычно бывает в ненастную и дождливую погоду (сейчас тепло, солнышко вовсю светит, ни дождя, ни ветра) или поздним вечером, когда народ сидит по домам, уткнувшись в экраны ГТВ (не было тут никакого ги-ти-ви), а именно пусто. Ни души. Это была одна странность, подмеченная Кимом.

На другую, анализируя данные своих сканеров, указал «Отшельник»: «Наблюдаю повышенный пси-фон, и он возрастает в геометрической прогрессии». «Центр у фона имеется?» — по мыслесвязи же спросил Баев, он тоже умел вычленять самое главное. «Пик возбудимости приходится на точку в двух километрах отсюда, направление — юго-восток». «Ага», — удовлетворённо хмыкнул Баев. Что-то вырисовывалось. Он тронул штурвальчик и велел «Отшельнику» уже вслух:

— Что ж, веди. Глянем, что там такое.

Атомарник тут же снизился по плавной дуге и пошёл над улицами, постепенно наращивая скорость. На местные достопримечательности Баев почти не обращал внимания, его сейчас интересовало только одно: куда это, интересно, подевались все жители, оставив свой городишко на произвол судьбы?

Вынырнув из очередного узкого переулка (чуть борт не исцарапал) и обогнув высокую каменную стену, выложенную из округлых глыб, Ким, как по заказу, сейчас же наткнулся на исчезнувших жителей и от неожиданности резко затормозил, оставшись пока что у выхода на широкую улицу, даже скорее большую площадь, в конце которой уродливым пальцем тыкалась в небо угрюмая башня, сложенная, как и все постройки вокруг, из чёрно-округлых каменных глыб. «Это здесь?» — мысленно поинтересовался Баев у своего поводыря в лице «Отшельника», но ответа не дождался: риторические вопросы инк «Отшельника» игнорировал, как и любая машина.

Ким окинул площадь цепким, внимательным взглядом. Дома вокруг жались друг к дружке, практически не оставляя проходов, окна подслеповато выглядывали из полутёмных ниш. А в целом ничего особенного, если не считать той башни в самом конце площади, и тут было почище, чем на окраине, но всё равно мрачно и неуютно, какая-то безысходность сквозила в каждой детали, атмосфера подавленности угнетала и раздражала, Ким буквально чувствовал её физически. Потом он перевёл взгляд на стоящих внизу мизайцев и непроизвольно сглотнул. М-да. Впечатляло аж до нервной дрожи.

Несуразное, нелепое и отталкивающее было это зрелище. Словно колонны демонстрантов, будто очередь куда-то и зачем-то. Только молчащая очередь. И плотная, яблоку негде упасть, настолько стиснуто они стояли. И ни галдежа, ни приглушённых разговоров, ни шороха одежды, ни ропота, как это обычно бывает при таком-то скоплении народа — ничего, ни звука не раздавалось из этой плотной, спаянной воедино массы. Тишина была абсолютной. Выглядело всё это дико, неестественно и где-то даже страшно, потому что мизайцы, все, как один, стояли безвольными куклами, застывшими истуканами, одушевлёнными манекенами, безмолвными статуями, живыми мертвецами, — называй как хочешь, но суть от этого не менялась. В них напрочь отсутствовала та божественная искра, что делало живое существо именно живым и полным эмоций. Там, внизу, творилось сейчас что-то странное и непонятное и требовало хоть какого-то объяснения, поэтому Баев сфокусировал контактные спецлинзы на ближайших в этой ненормальной толпе. Линзы, на время ставшие биноклем вкупе с тепловизором и рентгеном, услужливо приблизили крайних мизайцев. Баева мало интересовало, во что те обуты-одеты, его интересовало в первую очередь выражение их лиц, их глаза (всё-таки зеркало души). Он подозревал, что тут возможны сюрпризы. И не ошибся.