Самопознание эстетики - [21]

Значительно менее развита материалистическая версия интерпретации прекрасного как совершенного. Родоначальником ее, причем весьма условно, можно считать Аристотеля. А продолжателями этой традиции – так называемых «природников». Такое название закрепилось за группой советских эстетиков (Г.Н.Поспелов, Д.Д.Средний, Е.Г.Яковлев и др.), которые подчеркивали объективность прекрасного, характеризуя его через такие понятия как «гармония», «соразмерность», «законосообразность», «единство в многообразии».

Материализм в понимании прекрасного чаще связан с антропологизмом и прагматизмом, объединяя совершенство с благом. Заявленная Сократом, эта традиция возрождается лишь в Новое время. Что соответствует прагматичности раннебуржуазного сознания. Ее продолжают Фр. Бекон, Г.Хоум Т.Рид. Особую роль в развитии этой традиции сыграл Н.Г.Чернышевский, который, критикуя Гегеля, показал, что хотя все прекрасное совершенно, но не все совершенное прекрасно. А лишь то, в чем мы видим жизнь такой, какова она должна быть согласно нашим понятиям, то есть идеалам. А поскольку идеалы жизни различны у представителей различных классов общества, то различны и представления о прекрасном. В советский период аргументы Чернышевского против Гегеля использовали так называемые «общественники» в споре с «природниками». Согласно Ю.Б.Бореву, А.Ф.Еремееву, Л.Н.Столовичу прекрасное есть объективная ценность, состоящая в соответствии явления потребностям общественного развития. Которые понимались в соответствии с принципами философии К.Маркса.

Отрицающая прагматизм Сократа, сенсуалистически-субъективистская, формалистическая и релятивистская концепция софистов нашла свое продолжение только в XVIII веке. Когда «здоровый прагматизм» раннебуржуазного сознания начинает уступать проявлениям эстетствующего формализма. Прекрасное, как писал Дэвид Юм, есть «связь, которую природа установила между формой и чувством». Но оно «не есть качество, существующее в самих вещах; оно существует исключительно в духе, созерцающем их, и дух каждого человека усматривает иную красоту» (9, с.309, 306). Продолжает и развивает Юма Иммануил Кант в своей теории «чистой красоты». Согласно которой «красота безотносительно к чувству субъекта сама по себе ничто» (3, с.220). Именно незаинтересованное удовольствие от процесса восприятия формы предмета, вызывающего гармоничную игру познавательных способностей, необходимых для ее восприятия, рождает красоту.

В ХХ веке теоретическое отождествление прекрасного с красотой формы становится весьма распространенным. Что связано с формалистическими тенденциями в Западном искусстве. На таких позициях стояли К.Белл, Р.Фрай, А.Фосийон. Представитель так называемой «информационной эстетики» Макс Бензе, пытаясь определить «эстетическую меру» произведения искусства, предложил даже математическую формулу: М (эстетическая мера) равна отношению меры упорядоченности элементов формы (О) к мере ее сложности (С).

В советской эстетике эту традицию продолжали М.Каган, К.Кантор, А.Пирадов. Согласно этим авторам, в эстетическом ценностном отношении явления действительности участвуют только со стороны своей формы, а человек – как личность – со стороны своей духовной потребности, которая конкретизируется в идеале. Совпадение реального и идеального и порождает прекрасное, ценность которого имеет объективно-субъективный характер. В рамках марксистской философии традиция отождествления прекрасного с красотой претерпела, конечно, изменения, особенно в понимании субъекта эстетической ценности. В отличие от немарксистской эстетики, человек (его идеалы, характер его чувственного восприятия) понимался конкретно-исторически, то есть обусловленный общественной практикой.

Традиция синтеза определений прекрасного была заложена Цицероном, который обобщил опыт его познания Античностью. На закате эпохи средних веков эту традицию продолжил Фома Аквинский (1225-1274). Так же как Цицерон, Фома определяет прекрасное как единство качеств совершенства, блага и красоты. Но если Цицерон просто суммирует эти свойства, то Фома пытается выявить диалектику их отношений. Он сначала отождествляет «прекрасное» и «благо», затем различает их, так как прекрасное – это особое благо, чья особенность состоит в соответствии формы предмета зрению и слуху. В результате, прекрасное и удовлетворяет желание (как всякое благо), и доставляет удовольствие самим процессом восприятия его формы (см.: 2, с.289).

В Новое время синтезирующая концепция прекрасного просматривается (поскольку прямо не формулируется) в высказываниях А.Джеферсона и получает развернутый анализ у Им. Канта в его теории «привходящей красоты». Правда, по Канту это не основной вид прекрасного, к которому он относит «чистую» красоту формы. «Привходящая» же – это, во-первых, качество явления в целом, в единстве его формы и содержания. Во-вторых, со стороны субъекта эстетическое суждение в этом случае предполагает понятийное знание о его предназначении, а значит и определение степени его совершенства. «Красота человека… красота лошади, строения (как, например, церкви, дворца, арсенала или беседки) предполагает понятие о цели, которое определяет, чем должна быть вещь, стало быть, предполагает понятие ее совершенства, и, следовательно, она есть чисто привходящая красота» (3, с.33). При этом Кант отмечает противоречивость единства совершенного блага и красоты формы в прекрасном: «Многое, что непосредственно нравится при созерцании, можно было бы приладить к зданию, если бы только оно не должно было бы быть церковью» (3, с.234). Благодаря же их единству, «прекрасное становится пригодным в качестве инструмента для цели в отношении доброго» (3, с.234).