Самолеты на земле — самолеты в небе (Повести и рассказы) - [7]

— Твой отец удивительно холодный, сухой человек. Этим все объясняется. Гости ему мешали. Поехать в театр — пустое времяпрепровождение. Для него не существовало праздников. Все сад, сад, копать землю, убирать урожай. Яблоки гнили в подполье. Мы не успевали даже раздавать их знакомым. Патологическая привязанность к земле погубила в нем человека.

— Кстати, это южноамериканское дерево как называется?

— Оно давно погибло.

— Помнишь, какие нежные были на нем цветы?

— Конечно, — говорит мама. — Нас две женщины, ты приезжаешь редко. Кому ухаживать?

— Я, наконец, твердо решил привести в порядок наше хозяйство.

— Не беспокойся, сынок. Нам Захар помогает.

— Знаешь, я, пожалуй, пойду, — поспешно говорю я, — а то магазин закроют.

— Если хочешь посмотреть новую панораму, заходи на работу.

— Зайду непременно.

Но мама уже не слышит ответа. Открытая калитка, и в ней никого.

4

И ощущение каникулярных дней на мгновение возвращается ко мне, как только переступаю я границу нашего сада. Все почти так, как двадцать лет назад. Не хватает мелочи. Может быть, зеленого лыжного костюма с вытянувшейся после стирки резинкой? Я хочу доподлинно вспомнить, каким было Лукино тогда и как я воспринимал его, но там, где ищу, пусто. Что-то произошло с памятью, с моими глазами. Так, если долгое время работать с микроскопом, смотреть в его окуляр, то и после работы глаз по инерции продолжает искать, отмечать и находить мельчайшее, а крупное остается не в фокусе — размытый фон.

То, что случилось со мной, может случиться с каждым. Вы влюбляетесь или, не дай бог, попадаете под трамвай. Вы вполне нормальный и не слишком уже молодой человек, знающий правила уличного движения, умеющий контролировать свои поступки, флиртовать, пить вино и неизменно знать меру во всем. Или однажды вы с удивлением отмечаете про себя, что способны летать по воздуху. Это дает поначалу странное, восхитительное ощущение чуда.

Вы почему-то вспоминаете запах мела, свежевытертой школьной доски и фиолетовых чернил, хотя дело происходило не в школе, не в Лукине, не в Москве даже — во Львове, который в июне 1967 года вернул вам детство и юность с их удивительными ощущениями. Все это вы хорошо помните: и размытый фон Прикарпатья, и события тех дней. Помните, что отрешенное, как бы обращенное к вечности лицо девушки тех далеких времен, когда понятие о женской красоте было иным, вы нашли прекрасным в силу причин, не вполне понятных доценту кафедры органической химии Андрею Березкину. Что все сказанное друг другу было лишь паролем, с помощью которого вы опознали друг в друге тайных посланцев одной страны. Что, сама того не ведая, она была частью вашей биографии, ибо ваш литературный наставник Н. С. Гривнин оказался для нее не только автором некогда популярной книги, но прежде всего своим по сердцу. Что неосуществленные желания и надежды могли осуществиться, нерешенные когда-то вопросы могли быть решены благодаря чуду, которое произошло.

Мне часто потом снился этот город, куда я приехал с иными надеждами, чем те, которые он оправдал.

Мой доклад имел успех. О нем говорили. Меня хвалили, предлагали сотрудничество. Меня узнали, как если бы безуспешно разыскивали все эти десять лет, а теперь я сам явился — пропавший без вести герой. Сказка становилась явью, верность вознаграждалась, порок наказывался.

Если принять во внимание, что все эти годы силою обстоятельств я вынужден был жить, свернувшись в клубок, как еж, то станет ясной расслабляющая сила похвал и отчаянье, которое испытывает несчастное животное, ощутившее в минуту блаженной раскованности прикосновение острых когтей к незащищенному животу.

Нужно еще учесть, что ко времени поездки во Львов я уже лишился двух сотрудников, которых профессор Б. И. Южный перевел на другую тематику. Затем последовало предложение отправить меня на год стажироваться во Францию. Доброе отношение скрывало хорошо продуманное и постепенно осуществляемое намерение закрыть тему. После того как я отказался, одному из оставшихся сотрудников дважды настоятельно рекомендовалась новая должность, предусматривавшая прибавку к зарплате за отреченье, и новая тема. К счастью, меня не предали и не продали.

Да, в те теплые, летние дни во Львове мне хотелось полного, необыкновенного, сказочного счастья. Словно мучимый многодневным голодом, я не мог остановиться, пока не понял, что избыточное насыщение принесло гибель.

В Москве меня ждал неприятный разговор с профессором. Мы сидели в его кабинете, здесь же находился заведующий кафедрой Волнушев — то ли случайно оказавшийся, то ли специально вызванный Южным.

— Как съездили?

Я не предвидел подвоха и уже находился в странном, отрешенном состоянии, словно меня подготовили к операции, дали наркоз, и теперь, что бы ни делали, я не почувствую боли.

— Тут без вас письмецо пришло, — миролюбиво заметил Южный, протягивая мне письмо и многозначительно поглядывая на Волнушева.

Письмо из института фармакологии, куда мы передали образцы нового препарата, кончалось словами: «Дальнейшие испытания не представляются целесообразными». Не исключено, что такое категоричное заключение было написано по подсказке Б. И. Южного — человека в некотором роде всесильного.