Самолеты, или История Кота - [6]

Увы: в итоге всё свелось к книгам и аниме. Мне не хватило духу просто взять и уйти. Мне не хватило, — но хватило ей.

И Кот, уже почти ставшая Котом, ушла в первый раз. Десять лет назад — как сейчас помню.

Родители переполошились, — а я понял, что ошибался всё это время. Им, конечно, было не всё равно. Как ни крути, все мы были и остаёмся их детьми и, несмотря на самолётную манию, пропажа любого из нас становилась для них суровым испытанием на прочность.

Хуже того, они не знали, как реагировать. Они никогда с таким не сталкивались, ведь мы с Матрицей были послушными, домашними детьми. Они заявили в полицию, Ваську объявили в розыск, — но через два дня она вернулась сама. Оказалось, что она просто села в поезд на Ярославском вокзале и уехала. Ей хотелось узнать, как далеко она сможет заехать до того, как испугается. Не забывайте: ей было всего 14.

И тогда она неожиданно поняла, что страха нет. Она не боялась дороги, — дорога приняла Кота, как принимала многих бездомных странников, своих родных детей. Так что Кот доехала до Сергиева Посада, переночевала там у какой-то сердобольной старушки (рассказав ей о том, что приехала к подруге, но разминулась с ней), после чего благополучно вернулась обратно.

Родители были в шоке, конечно. Я в тот момент был напуган не меньше, чем они, а теперь мне даже смешно: они никогда нас не ругали, они вообще не знали, что делать в такой ситуации. Поэтому мама позвонила деду. Дед приехал, отругал маму, отца, нас с Матрицей, а когда дошла очередь до Кота… Мы глазам своим не поверили: он потрепал её по голове и сказал:

«Ух-ты, Васька-кот!»

И рассмеялся.

А потом оставил гостинцы и уехал обратно в деревню.

Степень шокированности родителей достигла той отметки, за которой эмоции становятся вялыми, как опавшие листья: они «перегорели». Отца хватило только на то, чтобы сказать:

«Васенька, никогда так больше не делай, хорошо? Мы с мамой волнуемся. И братья твои тоже волнуются».

Но та, что отныне звалась Котом, широко улыбнулась, обняла каждого, успокоила и сказала, чтобы мы ни о чём не волновались, потому что с ней никогда ничего не случится.

Я обещаю, сказала она.

Обещаю…

После того случая я замкнулся ещё больше. С одной стороны, Кот сделала то, что было не под силу мне, — и это заслуживало уважения. С другой стороны я, будучи обычным человеком из плоти, крови и нервов, здорово за неё переволновался. И всё же, смотря на неё, на её горящие каким-то новым, задорным огоньком глаза, я понимал, что уже ничего не смогу с этим сделать. Ничего. Она нашла смысл своей жизни, и теперь ничто не могло её остановить. Ничто и никто.

…Дождь за окном продолжает идти. Нынешним октябрём случился страшный холод, будто зима проснулась раньше будильника и решила, что её время пришло. Но ближе к ноябрю она, похоже, поняла свою ошибку и снова уснула, передав вахту ушедшей было раньше срока осени… Вообще, дождь — странная штука. Никогда не мог понять, люблю я его или ненавижу. В аниме в такие моменты обычно полагается стоять, глупо задрав голову вверх, глядя в свинцовое небо, и мокнуть под струями безразличного дождя в этом безразличном мире. Фоном обычно идёт подходящая моменту музыка: блюз, например. Можно попытаться закурить, — хотя сигарета, конечно же, моментально промокнет и останется висеть на кончиках губ, такая же бесполезная, как и ты сам.

Впрочем, я ведь даже не курю…

После того случая прошло ещё три года. Всё это время Кот трепала нам нервы, постоянно пропадая и так же неожиданно появляясь, но спустя какое-то время мы, похоже, смирились. Дома подрастала Сонька, Матрица всё глубже уходил в пучины виртуала, а я пересмотрел терабайты аниме. Жизнь продолжалась, хотели мы того или нет.

А Кот — Кот напоминала ходячий праздник. Там, где она появлялась, на лицах людей расцветали улыбки. Кот шутила, Кот смеялась, Кот травила байки и анекдоты. Кот здоровалась со всеми соседями, даже с тем ненормальным типом, который жил этажом ниже и однажды пытался травить меня дихлофосом за слишком громкую музыку. Кот улыбалась каждому, — и этот каждый сразу же забывал обо всём. Я помню, как она, смеясь, рассказывала о гопниках, которые попробовали было на неё наехать, — но уже минут через пять они пили пиво вместе с Котом и слушали истории о её походах. Она была удивительно доброй и отзывчивой. Ей было не жалко отдать первому встречному последние деньги, она никогда не думала о том, что какой-нибудь инвалид-попрошайка может работать на кого-то, зарабатывать деньги не для себя, — Кот просто не допускала мысли о том, что она может пройти мимо нуждающегося в помощи человека и не помочь ему. А как её любили цыгане! У неё ведь и брать было нечего, но она дарила им совершенно искреннюю доброту и тепло, — то, чего они никак не могли ожидать от незнакомого человека.

И когда она приходила ко мне после очередного возвращения и рассказывала о чём-то подобном, я в шутку говорил ей: тебя, мол, канонизировать надо. Как святую. Святой Кот — звучит же, а? Она смеялась, я смеялся… Мы ничего не воспринимали всерьёз. Точнее, не так: она ничего не воспринимала всерьёз, а вслед за ней этой несерьёзностью заражался и я, и любой, кто попадал под её сияние, под её волшбу. Но было бы неверно считать, будто Кот была легкомысленной — отнюдь. Она просто… была Котом. Коты, они ведь не воспринимают что-либо всерьёз или не всерьёз. Они просто живут, просто бродят. Вот и она — просто бродила. Просто шла своим Путём. Для неё это не было чем-то из ряда вон, для неё это было так же естественно, как дышать, есть и спать.