Самолётиха - [88]

Пока шла, успела к лесу принюхаться. Когда отошла от Барбоса метров на двести, запах самолётной гари совсем пропал, остался запах летне-осеннего смешанного леса. Уже потянулись осенние паутинки, на которых паучки летают, как папка рассказывал. Поначалу встревоженный шумом и пожаром притихший испуганно лес потихоньку оживал, уже зачвиркали какие-то мелкие птахи в ветвях. Словно появился шорох листвы, который есть в лесу, даже при абсолютном безветрии. На полянах уже вызревший иван-чай вымахал выше меня и его крепкие стебли с недовольным хрустом ломались, когда я продиралась сквозь его заросли, а вредный пух норовил прилипнуть к мокрому лицу. И вдруг в это мирное и знакомее вмешалась какая-то чужая диссонирующая нота. Сначала не поняла, что это новый запах, который ещё не стал сильным, обоняние на него отреагировало, но ещё не идентифицировало, и не сообщила о нём мозгу, вот и не смогла сразу понять, что именно стало не так…

Вообще, я думала, что смерть на войне должна пахнуть сгоревшим порохом, гарью сгоревшей техники, раскалённой окалиной железа, кровью, наконец. Но я обоняла какой-то резкий и противный запах даже не дерьма, а кислый и гораздо противнее. Я бы ещё думала, но Сосед пояснил, что это запах кишечного содержимого, поэтому мне он и незнаком, а вот он такое в прозекторской нюхал уже. Нюхая и оглядываясь, на всякий случай достала наган, я вышла к дереву, на сук которого напоролся видимо вылетевший из кабины при ударе об дерево немец. Представляю, какой силы должен был быть удар, если тело сломало довольно толстую ветку и на получившийся сук насадилось животом и грудью… Только теперь поняла, что меня так смущало и толкало идти смотреть на место падения. Когда от самолёта вроде бы отлетали разные куски, мне показалось, что мелькнуло тело человека, но всё это происходило мельком и я не могла быть ни в чём уверена, тем более, что меня вот-вот его напарник мог атаковать. Если бы он раскрыл парашют, вопросов бы не осталось, но парашюта не было, вот и свербело непонятное в подсознании…

Смешанное с кровью кишечное содержимое частью стекло по ногам висящего на дереве трупа, частью по стволу дерева почти до земли. Вот тут у меня появились позывы на рвоту, и я вывернула свой желудок под ближайший куст, стало гораздо легче. Немец повис на высоте метров семь-восемь, так что придётся лезть наверх. Вот только осина ставшая последним препятствием в судьбе оккупанта, внизу сантиметров тридцать в поперечнике и почти не имеет нижних ветвей, а из-за натёкшей по её стволу гадости, обхватывать ствол и карабкаться не хочется совершенно. Выручила стоящая рядом матёрая берёза. Между деревьями расстояние не больше метра, вполне смогу дотянуться с берёзы и сдёрнуть тело вниз. Сосед хмыкнул, что если немец был вампиром, то дерево для упокоения он выбрал себе правильно, хотя, если бы был вампиром, от встречи с осиной должен был рассыпаться в прах… Удивляюсь я иногда юмору Соседа. Вот и не противно ему о всяких гадостях говорить?

Отнесла в сторону и сложила под дерево свои парашют и планшет, подумав, вытащила и положила в кучу ещё пакет из штаба. Подпрыгнула, ухватилась за толстую ветку, наступила на тонкую и вскарабкалась на берёзу. Долезла до немца, дотянулась и дёрнула его за куртку или во что он там одет. Фиг вам, Комета Кондратьевна! Труп только вздрыгнул болтающейся рукой и ногами. От запаха снова замутило, но не бросать же начатое. Ухватилась за удобную ветку, упёрлась спиной в берёзу, а подошвой сапога в грудь немца выше дыры и со всей силы толкнула. С треском рвущейся ткани тело соскользнуло, и с противным хлюпом и глухим стуком головы об ствол осины упало вниз. Вот этого мой желудок уже не выдержал и меня начали скрючивать спазмы с противным вкусом желчной горечи во рту, ведь желудок пустой. Чуть не свалилась, но успокоила свою вегетатику и слезла вниз…

Как-то разговаривали с Соседом про книжки о попаданцах и про трофеи в частности. И наверно я с ним во многом согласна. Когда он рассказывал, как многие авторы просто слюной захлёбываются, когда рассказывают, как их герои потрошат трупы и наших и немцев в поисках трофеев, и как они им радуются. Он предложил разделить эти процессы, когда человек просто упивается добычей трофеев и ситуацией, а когда вынужденно приходится пользоваться трофеями. К примеру, сбежал из плена и нужно вооружиться, взять оружие врага и с его помощью защищаться и нападать – это вполне понятный процесс и адекватные действия. Совершенно аналогично на службу ставят захваченную у врага технику и оружие и это делают со стародавних времён. А вот, когда переходят какую-то незримую грань и начинают упиваться добычей трофеев, не брезгуя ничем, в этом есть уже что-то от помоечников. И ведь у тех, кто в помойках копается смысл не в том, что хотят найти что-то нужное и ценное, смысл в том, что это – ХАЛЯВА! В моём понимании – это унизительно и недостойно человека, как попрошайничать, ведь это по сути своей обман, мошенничество такой необычной формы. Если не верите, дайте попрошайке, у которого табличка, что "он есть хочет и голодает" хлеба или пирожок, если много народу не будет, то, скорее всего, он вам скажет много нецензурного и выкинет вашу еду. То есть ему не нужна еда и написано у него про еду и голод враньё, он хочет денег, но не хочет работать! Что это, если не мошенничество? И вообще, трупы обирать – это как-то не этично в моём понимании, как у пьяного по карманам лазить…