Самолет улетит без меня - [2]

Кто выбирал дорогу – непонятно, дорога сама выбирала их и приглашала пройтись по тихой, самой зеленой улице, где постриженные кубами кусты лавра перемежались с густыми кронами китайских роз, индийской сирени, камфарных деревьев, дети играли в футбол на проезжей части, их крики разносились и ударялись прямо в солнечное сплетение – туда, где у Лики жил огромный пылающий шар любви.

Город был как продолжение дома, в нем ничего не могло измениться всерьез. Что может быть лучше, чем поселиться тут вместе и ходить вот так вдвоем, но Генрих уже был нездешний, ему здесь было тесно и мелко, и Лика поникла, готовясь расстаться со своей бедной мечтой.

Иллюзия медленно рассеивалась – Лика отрывала и выбрасывала по большому клоку розовой ваты, оставляя скучную, довольно жесткую правду.

– Я скоро уезжаю, – сказал Генрих, глядя поверх ее головы – уже спешил по другим, более интересным делам. – Ты список пиши, пиши. Может, что-то дельное наберется. Вообще, странно, что ты осталась тут.

– Кто-то же должен, – возразила Лика, а вместе с ним уходили свет и радость, зачем теперь все.

Расстались очень мило, с облегчением, уговорившись созвониться, – после идиотски приземленной просьбы Генриха между ними поселилось недоумение, и его было не перебить никакими списками.

Распрощавшись, Лика пошла одна и подумала, что она уже много лет живет как верблюд: набредет на оазис, наестся и напьется в два горба, а потом экономно тратит накопленное. Интересно, как потом жить, когда он уедет окончательно?

Она пришла домой после прогулки раздвоенная, как Янус: снаружи светилась близким счастьем, а внутри копошились мрачные муравьи – все это неправда и ничего не будет; однако же на восторженный вопрос тети: «Это твой мальчик, да? Какой красивый, мы как вас увидели, так и остолбенели!» – все равно сердце дрогнуло, как будто он ей предложение завтра сделает.

Значит, можно добавлять еще пункты в «Список».

Вы не можете пройти по городу и одного квартала без того, чтобы вас не увидели, не обсудили и не внесли заключение в досье.

Не стоило тете все это говорить – про красивого мальчика и про ладную пару, ох, что сейчас будет. Да еще повторять много раз, как будто по наивности наступая на мозоль своей дочери, взвинченно щелкавшей пальцами в кухне.

Снимая туфли, Лика старательно улыбнулась, опять наслаждаясь фальшивым успехом: никакой он не был ее мальчик, а просто пригласил на прогулку, чтобы задобрить, усыпить бдительность и попросить об одолжении.

Но так было сладко представлять, что все – правда!

И возмездие пришло моментально – кузина, не переставая хрустеть пальцами редкой красоты, гордостью семьи и предметом восхищения и зависти, не своим голосом спросила, глядя в упор: ты когда к сестрице своей переедешь? Не достаточно ты тут жила у нас на шее? У тебя есть более близкие родственники, пора им тоже о тебе позаботиться!

Секунда прошла, как нож сквозь масло, а оно вдруг оказалось живым и закровило.

Они все так думают, просто кузина это сказала вслух.

Молодец.

Один честный человек на всю семью.

Лика тут же пошла собирать сумку, а в доме начался ад в миниатюре. Еще и в этом виновата, это из-за меня тетя плачет от неслыханной грубости дочери, и кузина кричит заячьим голосом, и во всем виновата я, только я.

Без дома

Сумку собрать было недолго, но все равно она оказалась тяжеленной, а денег на такси, конечно, не оказалось.

Солнце залило городок по самые крыши, казалось, что улиц в нем нет, а есть одна длинная желтая площадь, которую надо непременно перейти пешком из конца в конец, и солнце тут же присело на голову, добавив к сумке пуд тяжести.

Лика несла нож, воткнутый прямо в тело, и ничего с ним не делала: притворяться, что не больно, какое-то время не было необходимости.

Это случилось с ней впервые – ее выгнали из дома родные люди, и она идет в дом к другим родным людям, а может, их и дома нет, или у них гости, или они тоже не захотят, чтобы она у них жила.

Больше идти было некуда – к родителям ехать денег нет. Да и как оттуда потом добираться на работу?!

Муравьи торжествующе выстроились колонной, шагая по внутренностям. Зато голова была полна необыкновенной ясности.

Хорошо бы сейчас к морю пойти. Положить сумку, прилечь рядом.

И стать бомжихой.

Может, брошенную лодку найти, перевернуть и устроить под ней гнездышко? Ходить после шторма по гальке и высматривать утонувшие и выброшенные морем драгоценности. Продавать их на «золотой» бирже, тратить на красивую одежду и прослыть городской сумасшедшей.

Тут полно таких. Их знает весь город, их любят, никогда не обижают. Про них рассказывают байки и умиляются. И никогда, никогда не осуждают. Они вне морали и общественного порицания. Какой спрос с сумасшедшего?!

Лику они всегда притягивали и пугали. Папа говорил: «Сумасшедший свободен».

И теперь она поняла, что это правда.

Если вы живете в этом городе, то вы знаете почти всех его сумасшедших.

Сумасшедшие как будто поделили город на сферы влияния.

В центре ходил человек в очках, кедах и спортивном костюме, с синдромом Туретта. Его всегда было слышно издалека, он орал громко и очень свирепо, местные жители провожали его взглядами, «биржа» сдержанно усмехалась, но так, чтобы он этого не заметил, а деревенские приезжие шарахались и прятали детей.