Самолет уходит в ночь - [3]

Балашов вернулся! Сообщение — словно выстрел. Как готовность к бою. Но, как и прежде, все остались на местах.

И снова командир уезжал, как мы надеялись, для получения боевой задачи. И опять возвращался ни с чем. Шли часы, томительные часы неизвестности. И вдруг команда:

— Семейным летчикам можно по очереди сходить на квартиры, попрощаться с женами, детьми, взять необходимые вещи.

* * *

Подходит и моя очередь. Получил разрешение на часок забежать к Шуре.

Она уже все знает. Растерянная.

— Что же теперь будет, Саша? — спрашивает, едва я переступаю порог.

Хочу хоть как-то ее приободрить.

— Все обойдется, — успокаиваю ее. — Не волнуйся. — И не без пафоса добавляю: — Мы не позволим фашистам топтать нашу землю!

И там, на аэродроме, и здесь, дома, я был уверен, что враг далеко не пройдет, что мы остановим и уничтожим его в самое короткое время. Чем дольше я говорил, тем больше уверенности приходило ко мне. Жена доверчиво смотрит на меня. Но перед самым уходом вздыхает и снова спрашивает, а в глазах слезы:

— А все-таки долго будет война?

— Через три месяца жди меня домой, — отвечаю не задумываясь. — А пока до свидания... И не смей плакать. Ты ведь жена летчика.

Поспешил на аэродром.

А здесь сначала — радость: есть боевое задание! А затем огорчение: летят только две эскадрильи.

Наша, еще две другие остаются на аэродроме. Приказано ждать.

Узнаем подробности: двум эскадрильям в ночь на 23-е нанести бомбовый удар по крупному железнодорожному узлу. По какому, точно не помню.

Первое боевое задание в полку... Еще до наступления темноты полтора десятка самолетов взлетели и взяли курс на запад. Мы провожали их завистливыми взглядами. Утих шум моторов, боевые машины скрылись за горизонтом. А вслед за ними закатилось и солнце. В сгустившихся сумерках оставшиеся три эскадрильи ждали на земле дополнительных распоряжений. Все экипажи были готовы лететь на любое задание, нам хотелось как можно быстрее встретиться с врагом. Все как один мы завидовали улетевшим. «Вот счастливчики!» — думали мы об экипажах, приступивших к выполнению боевого задания.

...Проводить ночь на аэродроме нам не привыкать. Приходилось и раньше. Боевая подготовка требовала этого и в мирное время. Но эта ночь, первая ночь войны, показалась совсем иной. И что самое главное: она требовала немедленных действий. И сон не в сон. И разговоры не клеились. О чем говорить, когда надо воевать?! Взлетать, бомбить, вгрызаться в горло врагу!

Снова и снова в мыслях возвращались мы к экипажам, улетевшим бомбить железнодорожный узел. Зная скорость полета и расстояние до цели, мы без большого труда могли определить по времени, где находятся улетевшие самолеты и когда они выйдут на цель.

— Бомбят, ребята! — первым подал голос мой близкий друг, тоже, как и я, летчик, и тоже оставшийся на земле, Гаранин.

— Да, уже над целью, — посмотрев на часы, согласился Соловьев.

Собравшись небольшими группами, мы высказывали свои соображения о действиях самолетов, находившихся в полете. Фантазировали, рисовали боевую обстановку над целью. В общем-то, как мальчишки, играли в войну. Мысленно.

Конечно, мы были полностью уверены в успехе наших товарищей по оружию. Праздновали их победу. И еще сильнее переживали, что сами остались на аэродроме. Через несколько томительных часов ожидания некоторые уже стали возмущаться и даже высказывать вслух упреки в адрес высших штабов. Этак, мол, и война может кончиться, а мы на боевое задание не слетаем!

Подошло время возвращения улетевших самолетов на свой аэродром.

— Через пять минут будут, — снова авторитетно заявил Гаранин.

И опять посмотрел на часы Соловьев. Согласился. Но промолчал.

Нам не терпелось узнать от боевых товарищей о первом вылете, о войне. Все взоры — на запад, ждем появления самолетов. А их все нет и нет...

Наступало — как-то уж слишком медленно, робко, неуверенно — новое утро. И не те красоты его, что вчера. Да и где они, красоты?! Сколь неожиданно и грозно разметала их война. Если гром в душе — не до музыки. Если гнев в глазах — не до пастелей и акварелей. Так было в те первые дни. Это уже потом выровняется, уравновесится состояние души. Потом и война научит по-своему ценить все. В том числе и красоту родной земли.

* * *

Вскоре короткая июньская ночь кончилась. Маленькая, узенькая полоска рассвета на востоке, словно чувство тревоги в наших сердцах, разрослась во все небо.

Как же так?! Расчетное время полета давно уже истекло, а на аэродроме все еще ждут улетевших на первое боевое задание. Где они?!. Что с ними?! Из двух эскадрилий на аэродром не возвратилось ни одного самолета!

«Что же произошло?» — думали мы. Предположений было много, но никто ничего конкретно так и не мог придумать. Сбиты?.. Такое нам и в голову не могло прийти! Может, у них другое задание, о котором мы не знаем. Так в тревожных догадках и пришло к нам утро второго дня войны.

Прибежал посыльный.

— Лейтенантов Малинина, Полежаева, Нечаева, младших лейтенантов Молодчего, Гаранина, Соловьева вызывают в штаб полка, — передал он.

Прибыли в штаб. Доложили. Там уже находились командиры эскадрилий капитаны Степанов и Брусницын. Самые опытные в полку летчики, уважаемые всеми.