Самолет не вернулся - [25]

А часа через четыре докладывают мне, что по дороге напали на беженцев наших два немецких самолета. Один обстрелял колонну, а другой его же и сбил. А сам приземлился и в плен сдался. По-русски чисто разговаривает и называет себя русским летчиком.

Черт знает, что творится, думаю, карусель какая-то. Немцы лупить друг друга стали, а из-за чего— понять никак нельзя. «Где этот летчик, что за русского себя выдавал?» — спрашиваю. «Да у нас под охраной лежит. Привезли его сюда». Я выбегаю из землянки, смотрю — впрямь: на подводе лежит фашистский летчик без сознания, весь в крови и ссадинах. Два креста железных на груди. Беру документы. Удостоверение. Капитан Шверинг Генрих Адольф, 1912 года рождения, начальник штаба авиагруппы 18 воздушной эскадры корпуса «Рихтгофен». Член нацистской партии с 1937 года. В летной книжке значится сто тридцать два боевых вылета и двадцать восемь сбитых самолетов. Меня аж передернуло всего: «Заядлый фашист!»

Плюнул я с досады и пошел в землянку. Зря, думаю, не добили его миряне. Стоило такую пакость сюда везти. Да еще, поганец, за русского себя выдает. Расстрелять его надо немедля! Да хорошо комиссар Рогов вмешался: «Шлепнуть, — говорит, — дело плевое. Нужно сначала выяснить все». И дает команду оказать летчику медицинскую помощь, поместить отдельно в землянку и охранять крепко.

А я все Василия жду. И что же ты думаешь? Является, наконец, Василий. Раненый. С ним остатки группы.

И приносят они Наташу, всю избитую, истерзанную. Били, видать, ее, голубку, нещадно. Ну, ясное дело, мы всех раненых определили в медчасть. Только Василий наотрез отказался. «Не успокоюсь я, — говорит, — пока этому провокатору голову не оторву».

Сидим мы в штабе с Роговым. Василий тоже с нами на топчане лежит, вроде дремлет. Приходит из засады связной и приносит документы, захваченные у немецкого мотоциклиста. Переводчик перевел. Читаем: «Мой группенфюрер, сообщаю вам, что провокация с мнимым летчиком, т. е. нашим агентом К-6, проведена блестяще. Ценою больших потерь нам удалось переправить агента К-6 в расположение партизанского отряда „Батя“. Жду дальнейших указаний. Гауптштурмфюрер Гетц». Мы, признаться, были ошеломлены. Выходит, летчик, который у нас сейчас находится, — фашистский агент К-6.

Василий, как ужаленный, вскакивает: «Постойте, — кричит, — а как фамилия этого летчика, что у нас сейчас находится?» Шверинг, — говорю. «Шверинг?» — вскакивает он. Смотрю, норовит из землянки выбежать. Рогов его останавливает. В чем дело, мол? Объясни! А Василий скрежещет зубами и задыхается от злости. «Да это же та самая сволочь, провокатор, что Натку продал». Еле удержали его тогда. «Или меня, — кричит, — жизни лишайте, или я его!»

Крепко задумались мы с комиссаром. Да и было над чем. Наташа без сознания лежит. Этот агент фашистский К-6 — тоже без памяти, а решать что-то надо. К счастью, из центра как раз сообщили нам, что все сведения, которые мы передали из проявленных пленок, имеют очень важное значение. Так, думаем, — один вопрос разъяснился. Раз сведения точны, значит тот, кто действовал на аэродроме, наш человек. Ближе к утру опять радиограмма, чтобы летчика Шверинга сохранить любыми путями. Мы, конечно, не имеем ничего против летчика Шверинга, но агент К-6 нам не по вкусу. А тут еще Василий. Словно совсем сказился парень. Два раза прорывался к этому летчику сквозь охрану, хотел его прикончить. Пришлось мне вызвать его и так отчитать, что чертям тошно стало. А кончилось все совсем неожиданно. Прилетели с «Большой земли» и забрали этого летчика. А там уже не знаю, что в дальнейшем было. Только Наташа, когда поправилась, очень о нем жалела, что ей не пришлось с тем летчиком увидеться…

Вот оно, брат, какие дела бывают. Расскажи мне об этом, кто другой, вовек бы не поверил. Как сказка какая. А тут все собственными глазами видел, на себе все прочувствовал.

…Когда Тихон Спиридонович окончил свой рассказ, за окном уже светало. И теперь спутники сидели молча, жадно затягиваясь табачным дымом. Глубоко взволновал майора Гордиенко рассказ старика-партизана.

«Сколько разных случаев было в войну, — думал он. — Судьба многих сбитых на вражеской территории летчиков так и осталась по сей день никому не известной. Взять, к примеру, Сашу Чебрикова, Лешку Гундарева, Колю Махорка… Какие, летчики были! А где они сейчас, кто о них знает?»

— Да ты, видать, сам, майор, повоевал добре? — задушевно сказал Тихон Спиридонович, любуясь боевыми орденами Гордиенко и разглядывая три желтые и пять красных полосок на правой стороне груди выше наград. — Повидал не меньше нашего. Эх, хлебнул наш народ в этой войне, всем досталось — и старому и малому.

…За окном багряным цветом занялась заря, расплескавшись по земле. Легкий туман клубился в долинах рек, расползался по полям, и казалось, в отблесках утренней зари вся земля залита кровью недавно прошедших боев. Прохладный ветерок врывался в открытое окно вагона, освежал лицо и руки.

Тихон Спиридонович поднялся, стал собирать свои пожитки. Потом сел, но видно было, как все больше и больше волновался он, то и дело вставал, подходил к окну, гладил свою серебристую бороду. Несколько раз без всякой на то причины переставлял чемодан с места на место. Гордиенко изредка посматривал на старика. Он хорошо понимал его состояние: вскоре и ему предстояло испытать радость встречи.