Самое темное сердце - [17]

Лампочка на вершине замка мигает красным, потом меняется на зеленый, и я толчком открываю дверь. Я стою в дверном проёме и улыбаюсь без тени веселья, прежде чем сделать единственный, тщательно взвешенный шаг вперед. Осматриваюсь в похожей на пещеру гостиной с дорогими коврами и современной мебелью.

Эстеса нигде не видно. Везде углы и сверкающие поверхности; всё это спроектировано так, чтобы на это смотреть, но никогда не использовать. Это был не дом – просто место, где можно было остаться. Я решаю, что на мой вкус это место слишком незащищённое. Я предпочитаю что-то попроще и устраиваюсь на ночь в сырых промышленных помещениях с тех пор, как у меня снизились потребности в простом человеческом комфорте.

Я останавливаюсь, чтобы изучить книжный шкаф во всю стену, но только обнаруживаю, что книги – не настоящие, просто корешки, наклеенные на бруски два на четыре дюйма.

Мой взгляд цепляется за единственный оплот беспорядка во всей комнате: куча старого винила – «сорокопяток»^[13] – на кофейном столике из стекла и стали. Я поднимаю первую пластинку, рассматривая логотип, доминирующий на левой стороне обложки: нарисованное сердце, пронзенное ножом справа налево. Копаюсь в записях, пока не нахожу другую, более раннюю, с надписью «Джек Мьюзик» в стиле арт-нуво^[14] на обложке. Я откладываю пластинку в сторону и снова внимательно изучаю логотип с пронзенным сердцем. Что-то говорит мне, что этот рисунок имеет значение для вампира, которого Эстес назвал Блэкхартом^[15]. Я тщательно складываю пластинки и возвращаюсь к исследованию комнаты. Мой взгляд останавливается на дубовой двери в дальнем конце комнаты.

Прежде чем шагнуть в темноту, я устраиваю в комнате искусственный рассвет. Освещение открывает малюсенькую прихожую, полностью облицованную зеркалами в полный рост. Я стою в самом центре комнаты, окруженная моими близнецами, качающими головой наивности Эстеса. Вампиры избегают зеркал не потому, что не имеют отражения, а потому, что в зеркале они видят свой реальный облик. Они видят то, чем они были, и то, чем они стали.

Не так давно меня тоже пугало собственное отражение в зеркале. Но я научилась принимать то, что я вижу. Множество Сонь двинулось ко мне, но всё, чего я коснулась, было посеребрённое стекло.

Я подхожу к одному из зеркал и толкаю. Замок щелкает, и замаскированная дверь уходит внутрь. Спальня так же негусто обставлена, как и остальная часть квартиры. Королевских размеров матрас покоится на раме орехового дерева в сочетании с тумбочкой и гардеробом. В ногах кровати – целый штабель из деревянных коробочек, сложенных друг на друге, как детские кубики. Подхожу ближе и вижу, что коробки покрашены в чёрный цвет и передняя стенка – из стекла, как в коробках теней. Внутри каждой – человеческий череп с увеличенными клыками. Я насчитала не меньше тридцати.

Когда он наносит удар, такой же тихий, как кобра в детской, я все же слышу его ярость и страх, которые ревут у меня в затылке подобно злобным обезьянам. Его одержимость такая сильная, такая личная, что она угрожает поглотить меня, как удушающая жара. Я поражена этой силой и этим ощущением близости, как если бы встретилась на тёмной аллее со старым знакомым. Боковым зрением я вижу серебряную вспышку лезвия ножа Боуи^[16]. Я оборачиваюсь и встречаю его направленный вверх удар скрещенными буквой V руками. Хватаю его запястье правой рукой и легко завожу за спину. Глаза Эстеса расширяются, и он мужественно пытается сдержать вопль боли.

– Брось нож, – я стараюсь не делать голос угрожающим, насколько позволяет ситуация. – Брось или потеряешь руку.

Его глаза сверкнули в сторону моего лица, пытаясь решить, значит ли это именно то, что я сказала.

Нож падает на ковер с глухим стуком. Я отпускаю его запястье и посылаю нож ударом ноги в дальний угол комнаты. Эстес встает и, уставившись на меня, массирует помятое запястье, его смущение щекочет где-то позади моей головы.

– Ну, и, – говорю я, повернув, наконец, голову к коробкам, – это и есть твоя коллекция трофеев?

Эстес делает жест в сторону коробок, его гордая улыбка отражается и умножается в стеклянных окошках.

– Я ходил на курсы таксидермии^[17].

Я киваю, но ничего не говорю, пытаясь не выдать свои мысли, и рассматриваю выставку трофеев. Большинство обнажённых черепов принадлежит взрослым, кроме того, среди останков я замечаю пару, принадлежащих подросткам. Но эти два экземпляра меня мало заботят.

Эстес пристально смотрит на меня, как профессиональный коллекционер предметов искусства, жаждущий услышать мнение эксперта о своей коллекции.

Я удивляюсь тому, что могло заставить человека поместить подобные вызывающие ужас сувениры в ногах кровати – это делало их последними вещами, которые он видел, погружаясь в сон и первыми – приветствующими его пробуждение.

– Я всегда беру их с собой, куда бы ни направился, – его взгляд сверкнул обнаженным лезвием. – Они служат мне напоминанием о том, что зло, с которым я борюсь, смертно, на свой манер.

Он постучал по стеклу одной из коробок:

– Узнаешь вот этот?

Я смотрю на недавно отполированную кость, сверкающую белизной и гладкую, как бильярдный шар. Вокруг черепа, как кольца питона вокруг божества, был тщательно уложен ярко-красный шнурок.