Самая страшная книга 2020 - [10]
Сердце затрепыхалось от страха.
«Тише, девочка. Думай, думай!»
За озерцом свечных огоньков пленница различила бочку, полную камней. Вторая такая же бочка стояла справа и, вероятно, служила котлом. Потрепанные березовые веники у дверей, ржавый таз… баня! Ее заперли в бане, скорее всего в той приземистой избе среди бараков.
Перед глазами возник образ отворившего ворота мужичка. В телогрейке и ушанке, с плоским непроницаемым лицом, он молча впустил визитеров за частокол. Алла не могла отделаться от подозрения, что их ждали, что отшельники откуда-то прознали об их приезде.
Поселок был крошечным. Избы, вросшие по подоконники в землю, рядом новые сараи и казенного вида постройки без окон. Всего дюжина зданий. Из полутьмы наблюдали люди. Бородатые мужчины, бледные женщины в платках.
Алла сказала, что больна раком и ищет встречи с Волковым. Мужичок (немой, что ли?) жестом пригласил в барак. Там тоже горели свечи. Грубо сколоченные ящики оказались койками, устеленными соломой. Изможденная женщина принесла травяной отвар в алюминиевых чашках.
– Надо, – сказала она. – Пейте.
Они подчинились, морщась, глотали горькое пойло. Мужичок снял ушанку, под ней была лыжная шапочка. Нет! Мужичок поднял огарок, и Алла поняла: у члена волковского культа выше бровей отсутствует кожа. С него сняли скальп. За что?
«Мало ли за что? Подумал о чем грешном. Или лишний кусок хлеба умыкнул».
Блеклые глаза ощупывали гостей. Солома шуршала в ящиках-койках. Стало тепло. Жарко. Силуэты сектантов двоились.
– Ах вы суки, – Шорин выронил чашку, она покатилась по бревенчатому полу, дребезжа. Шорин шагнул к волковцам, ноги его подкосились, он повалился плашмя. Тьма наползала со всех сторон, нашпиговывала череп ватой.
«Нас опоили, – подумала Алла. – Раздели меня, обездвижили. Зачем?»
«Затем, – сказал голос, – что они психи и командует ими садистка, распявшая собственного сына».
Алла забилась на столбе пуще прежнего. У бочки с камнями поблескивала в свете огарков кочерга, но было проще укусить себя за нос, чем дотянуться до нее.
– Сергей! – завопила она. – Сергей, я тут!
«А вдруг»…
Нет, не думай об этом!
«Вдруг Шорин мертв, и ты – следующая?»
Баня была сложена из чурбаков, с двухскатной крышей в лапу. Под потолком – бойницы, отдушины для дыма. Но неба не разглядеть. Алла отлепила ягодицы от настила. Встала на колени, медленно выпрямилась. Опора гладкая, а руки сведены вместе. Перетереть путы невозможно.
Поток мыслей оборвал лязг замка. Дверь, протяжно заскрипев, отворилась. В баню вошла коренастая женщина. Кривоногая, грузная, в шерстяной юбке и засаленном тулупе, седые кудри острижены под горшок. У Аллы не возникло сомнений, кто перед ней.
Мать Соломона Волкова приблизилась. В свете огарков властное лицо отливало мертвенной желтизной. Выпученные глаза пылали. Одутловатые щеки и дряблый подбородок поросли светлым, до омерзения нежным пушком.
Взор Аллы скользнул на заткнутую за пояс Волковой рукоять. Хлыст с тремя хвостами.
Оксана Волкова была монстром. Злобным и беспощадным. А взгляд ее, ошпаривший Аллу, был взглядом концлагерной надзирательницы.
– Развяжите меня, – потребовала пленница. Чудом, не иначе, ей удавалось заставить свой голос звучать настойчиво и почти грозно. – А то у вас будут проблемы.
Губы Волковой разъехались в сардонической ухмылке, демонстрируя пеньки сгнивших зубов.
– Да ну?
– В моем кармане лежит удостоверение. Я журналист, а вы препятствуете журналистской деятельности. Мое начальство знает, где я нахожусь. В данный момент сюда направляется милицейский вертолет.
Слова не впечатлили Волкову.
– Мерзость перед Господом – уста лживые.
– Выпустите меня! – Алла брызнула слюной.
И увидела с ужасом, что Волкова вынимает из-за пояса плеть. Это не укладывалось в голове. Чушь, блеф. Никто не мог ударить ее, тридцатилетнюю женщину. Никто!
– Ты – больна, девочка, – мягкий тон заворожил. Жуткие, увенчанные узлами отростки болтались в воздухе. – Но у нас есть лекарство.
Плеть стегнула наотмашь. Изумление и гнев были сильнее боли. Но когда хвосты повторно прошлись через груди, ярость уступила место жалкому визгу. Словно когти полоснули Аллу, словно кипяток обварил тело. Один из узлов хлестнул по ореолу. Показалось, что в сосок вогнали иглу.
Садистка отступила, наслаждаясь результатом. На Аллиной коже вспухали багровые борозды.
– Помогите! – завыла Алла, глотая слезы.
– Никто не услышит тебя, – сказала Волкова тихо, – кроме Бога.
И удалилась, виляя бедрами, оставив Аллу рыдать на загаженном полу.
Ей приснилась дочь. В кофточке с изображением куклы Барби, в колготках и балетной пачке, Даша спешила навстречу по коридору, несла матери плюшевого слона, улыбку и объятия.
Алла подхватила малышку, ткнулась носом в волосы, вдохнула запах мочи и крови.
Она расклеила веки. Комната подрагивала во мгле. Горло пересохло, его будто исцарапало пустынными колючками. Судя по тому, как укоротились восковые столбики, она проспала не меньше часа.
В темнице. В этом аду.
Мышцы саднило. Плечевые суставы ныли. Опухшая грудь горела огнем. Правый сосок был больше левого в два раза. От холода кожа приняла голубоватый оттенок, мурашки покрыли бедра.
