Самая простая вещь на свете - [3]

Теперь, лежа на неудобной кровати с продавленным матрасом, Марина испытывала чувство разочарования. Она безучастно смотрела в потолок. Жить не хотелось. Мысли плавали в голове, пустые, как мыльные пузыри, и, не успев наполниться содержанием, лопались с легким, приятным звуком.

— Обход! — послышался протяжный крик из коридора.

Дверь открылась, и в палату ворвался юный доктор в сопровождении нянечки и медсестры. Доктор был Марине неприятен. Своей худобой и очками он напоминал Вартана, его резкие движения вызывали у нее головную боль и тошноту. Молодой человек подошел к первой койке в правом ряду.

— Ну, как дела, красавица? — воскликнул он и ободряюще встряхнул синюшную лапку бомжихи. Бомжиху нашли в сточной канаве, где она сладко грезила в алкогольной истоме и при этом чуть не захлебнулась в жидкой грязи. На ее лице не осталось ни малейших признаков, по которым ее можно было бы отнести к роду человеческому. Она явно не понимала ничего из того, что ей втолковывал врач. В конце обследования она молча приподнялась на локтях и, натянув на лицо идиотскую улыбку, стала мочиться под себя.

— Вот паразитка! — закричала нянечка.

— Что такое? — не сразу понял врач.

— Все время ссыт под себя! — Нянька схватила бомжиху за загривок и, легко приподняв ее, хорошенько встряхнула, как кошка нерадивого котенка. — Выпишите вы ее, доктор, бога ради, замучила она здесь всех!

— Нельзя, Лидия Сергеевна, — покачал головой врач. — Куда ее сейчас на холод? Она же помрет.

— Да кому она такая нужна! — воскликнула в сердцах нянька и шмякнула тетку на кровать. Бомжиха весело подпрыгнула на пружинах и как зверек полезла под мокрое одеяло.

— Ну, вот что ты будешь делать! — всплеснула руками нянька и принялась менять испорченную постель.

— Та-ак, а здесь у нас кто? — Врач заглянул в заботливо подставленную медсестрой историю болезни. — Усатова, очень хорошо, — он весело потер руки, как будто собирался выпить и закусить.

Марина посмотрела на него с нескрываемой ненавистью. «Чего он так радуется?» — подумала она и закрыла глаза.

— В рубашке, просто в рубашке родилась! — услышала она ликующий шепот врача. — Надо же, смерть рядом прошла и не задела, только погладила.

Доктор цепко держался за Маринино запястье, и она чувствовала, как под его пальцами оживает пульс.

— Ну-с, как дела? — поинтересовался он.

— Спасибо, лучше, — ответила Марина, с трудом сдерживая раздражение.

— Вы, голубушка, через недельку домой пойдете, — объявил доктор и, оттянув Маринино веко, посветил ей в глаз фонариком.

В Марине вскипало бешенство. Необъяснимо, но почему-то за все свои неприятности она сейчас ненавидела этого юного, но уверенного в себе врача.

— А почему вы, такой молодой человек, разговариваете, как будто образование еще до революции получали? — наконец не выдержала она.

— Что вы имеете в виду? — опешил врач.

— А вот это — «ну-с», «голубушка», — к чему все это? Нельзя ли попроще?

— Я, право, не знаю…

— Ну вот, видите, опять — «право»… — Марина выговорила это слово, ехидно скривив лицо. — Чушь какая-то, — она повернулась к врачу спиной и натянула на голову одеяло.

— Нахалка, нахалка! — послышался возмущенный шепот санитарки. — Лечишь их, лечишь, и вот тебе благодарность.

— Ничего, Лидия Сергеевна, — успокаивал санитарку врач, сам чуть не плача, — ничего, у нее же сотрясение мозга, такое может быть, агрессия и прочее.

«Да не от мозга у меня агрессия, — подумала Марина. — Почему нет диагноза — сотрясение души? Вернее было бы».

— Устала я, — пробормотала она и, закутавшись поплотнее в одеяло, уснула.

Марина проспала неделю, просыпаясь только по нужде. Иногда в ее сознание проникал заботливый шепот врача: «Ну как, спит? Вот и молодец. Пусть спит, не трогайте ее, это хорошо». Марине снилось, как огромный дракон, зажав в лапе букет из роз, хлещет ими по лицу маленького беззащитного Вартана. Вартан плачет и протягивает к ней руки. Марина изо всех сил бежит к нему на помощь, но расстояние между ними не уменьшается, а увеличивается. Потом вдруг Вартан тащит на окровавленной голове унитаз, перевернув его кверху дном, как шляпу. Потом снится холодная река, и Марина плывет в ней, неудобно загребая одной рукой, а другой держит над головой зонтик.

А потом сон кончился, и Марина проснулась. Она открыла глаза и, ощутив необыкновенную легкость в голове, села. В палате было темно.

— Ночь… — прошептала Марина и посмотрела в сторону окна.

Голое, лишенное занавесок окно отсвечивало кобальтом. Марина присела на подоконник. Батарея шпарила, как сумасшедшая. Марина вытянула ноги, чтобы не обжечься, и стала смотреть на небо. Звезд не было видно, их перебивал свет фонарей, и тем ярче на гладком, черном пространстве сияла зеленоватая луна. Там, за окном, была вселенская тишина, непостижимая бесконечность. Марине было хорошо, она чувствовала себя сопричастной этой тишине, а здесь соседи по палате нарушали покой мироздания храпом и нездоровой возней.

Глаза уже привыкли к темноте. Марина окинула взглядом палату, и ей захотелось вырваться отсюда на воздух, прямо сейчас, ночью, в тапочках и халате, вырваться на свободу из своей проклятой жизни и бежать по новому снегу, оставляя на нем горячие следы.