Самак-айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака - [109]

Хоршид-шах услышал это, соскочил с коня и сказал:

– Принесите мои доспехи, я выйду на мейдан, ответ ему дам, а то он меня еще не знает.

Фаррох-руз поклонился ему и сказал:

– Остерегись, не делай так, не будь таким легкомысленным, как Газаль-малек! Ведь мы, твои слуги, на месте, мы не допустим, чтобы ты вышел на поле. Упаси бог, что-нибудь с тобой случится! Я еще в Халебе дал обет, взялся отвращать всякую беду, которая тебе грозит, жизнь за тебя отдать, если выпадет несчастье какое, принять его на себя. Я пожертвую за тебя жизнью, а ты в награду прославишь мою верность. Шаху известно, что я правду говорю, таково мое предназначение, так меня с младенчества учили, что сто тысяч таких, как я, царевича не стоят.

Хоршид-шах сказал:

– Братец ты мой милый, дозволь мне на мейдан выйти, сразиться с Газаль-малеком! Ведь он меня вызывает, это мне на долю выпало.

– Вот за твою долю мы и отдадим жизнь, – отвечал Фаррох-руз.

– Правильно ты говоришь, – опять сказал Хоршид-шах, – но только в этот раз я сам хочу на поле выйти.

– Клянусь прахом ног твоих и Марзбан-шаха – не допущу! – вскричал Фаррох-руз и направил коня на мейдан. Подъехал к Газаль-малеку и остановился напротив него.

А Газаль-малек, когда увидел его, подумал, что это Хоршид-шах. Он весь задрожал, грозно закричал, копье на него наставил, и стали они биться. В конце концов Газаль-малек изловчился и направил копье в грудь Фаррох-рузу. Фаррох-руз щит поднял, чтобы удар его отразить, а Газаль-малек быстро отвел копье то – ведь он был умелый воин, – и острие вонзилось в ногу Фаррох-руза, да так, что насквозь прошло и лошади в брюхо попало!

Застонал Фаррох-руз от этого удара, в смятение впал, натянул поводья коня и обратился в бегство. Газаль-малек воскликнул:

– Нет, шах, договор не такой был! С такой-то отвагой ты всю эту смуту в мире произвел? Куда же ты? Сегодня убежишь, а завтра как?

– Я не шах, я Фаррох-руз, слуга его, – ответил Фаррох-руз и ускакал.

А Газаль-малек на месте остался в растерянности, говоря себе: «О горе, я-то думал, мне добыча досталась, в силок мой попалась, да не так получилось, как мне примстилось!»

Так он на поле раздумывал, а Хоршид-шах тем временем увидал, что Фаррох-руза настиг удар и тот обратился в бегство, и потребовал свое оружие. Стал он на колено, продел голову в доспех, принял его на рамена. Двенадцать слоев китайского шелка вниз подложил, чтобы телу прохладнее было. А поверх надел частую кольчугу, не пропускающую ударов, горящую, словно золото, да повесил на себя четырнадцать родов оружия. Тут подошел стремянный, коня подвел ему – такого коня, что, если мы его описывать примемся, на это пятнадцать книг потребуется, вот какого коня во всей красе привели Хоршид-шаху! Вставил он левую ногу в стремя, вскочил в седло и направился на поле. С боевым кличем по всему полю проскакал, к Газаль-малеку подъехал и как вкопанный стал.

Поглядел Газаль-малек на его стан и вид, на стать и осанку, на коня и посадку, на все снаряжение и спрашивает:

– О воин, коли ты благородный человек, отвечай по чести, как твое имя?

А Хоршид-шах в ответ ему:

– Невежа, да кто же у солнца приметы спрашивает? Разве солнечный лик глиной прикроешь? Но тот не рыцарь, кто из-за имени препираться станет. Хоршид-шах я, сын Марзбан-шаха, Тіадишаха Халеба и Сирии, Ирака и Хорасана, Фарс? и Багдада и Мазандарана. Благородные мужи имя свое не таят! А теперь, коли ты мужчина, покажи свою доблесть, чего ради ты так сражения искал, меня на бой вызывал – вот он я перед тобою.

Увидел Газаль-малек Хоршид-шаха, столь грозного и сурового, и молвил ему.

– О шах, дозволь мне коня сменить – ослабел мой конь

– Ладно, – согласился Хоршид-шах.

И Газаль-малек повернул, чтобы поменять лошадь.

А рассказчик повествует так. Махпари как-то говорил; Лала-Селаху, что, мол, если шах когда-нибудь выйдет сражаться, выступит на мейдан, известите меня – я поглядеть желаю. Вот Лала-Селах и пришел к Махпари, сказал ей:

– О царевна, шах на мейдане!

– Пойди к Хаман-везиру, – велела Махпари, – скажи ему, что Махпари хочет на шаха полюбоваться. Разрешает он?

Лала-Селах пришел к Хаман-везиру, поклонился и сказал:

– О везир, царица мира желает поглядеть, как шах сражается.

– Да разве разумный человек такое разрешит? – ответил Хаман-везир. – Когда два войска друг против друга выстроились, разве пристойно ей в паланкин садиться и выезжать в самую толкучку? Да там на нее все пальцами показывать будут – что же в этом хорошего? Нет на то моего позволения, потому что неохота мне потом упреки царевича сносить.

Лала-Селах вернулся к Махпари и передал ей ответ Хаман-везира. Махпари огорчилась. Тогда Лала-Селах сказал ей:

– О царевна, коли хочешь, я отведу тебя посмотреть на поединок. Поднимайся, давай наденем воинские доспехи, сядем на лошадей и выедем на окраину лагеря – оттуда и полюбуемся на шаха.

Махпари эти слова понравились, она вскочила, нацепила на себя воинское снаряжение, села на коня и вместе с Селахом выехала на край мейдана.

А всевышний и всемогущий господь судил так, что жена Армен-шаха Махсотун и его дочь Махане жили в шатре Махпари. Пребывали они без оков и без охраны – ведь Махпари все время была с ними. Когда Махпари с Лала-Селахом ушли и все, кто там был, отправились смотреть на битву, Махсотун и Махане вскочили, надели на себя оружие и, так же как Махпари с Лала-Селахом, выбрались из шатра, чтобы бежать в свой лагерь. За шумом и гамом войска никто не обратил на них внимания, и никто их не хватился, пока обе они не добрались до лагеря Армен-шаха.