Сама себе враг - [18]

– Наконец-то я король!

Государя сразу окружила знать, и стало ясно, что вельможи одобряют случившееся. Принц де Конде был освобожден из заточения и приехал в Париж, чтобы быть рядом с моим братом.

И произошло еще одно важное событие, значения которого не осознал в ту пору, пожалуй, никто. Епископ Лусонский, Арман дю Плесси,[26] занимавший пост при маршале д'Анкре, спешно отправился в Авиньон, заявив, что намерен посвятить себя научным изысканиям и литературным трудам.

После всех этих треволнений мы успокоились и вернулись к нормальной повседневной жизни. Я не скучала по матери, так как она, честно говоря, никогда не уделяла мне особого внимания.

– Да, бурные были деньки… Зато какие интересные! – подытожила Мами.

Королева Анна присоединилась к супругу и жила теперь вместе с ним. После изгнания моей матери из Парижа Людовик как-то сразу повзрослел. Празднеств и увеселений стало мало, поскольку их обожала прежде моя мать; Людовик же никогда ими особенно не увлекался, предпочитая лошадей, собак и охоту. Анна любила танцевать, а потому от перемен этих была не в восторге; мне даже казалось, что ей больше нравилось быть обитательницей нашей детской, чем женой Людовика.

Мами в своей довольно импульсивной манере шепнула мне, что в действительности они не подходят друг другу и что брак их будет несчастливым. Затем она приложила палец к губам и произнесла:

– Забудьте, что я вам сказала.

Именно за это я и любила ее. Мы все больше сближались, и часто мне казалось, что я очутилась в теплом уютном гнездышке, которое охраняет моя дорогая Мами. С тех пор как она появилась, мадам де Монглат почти полностью передоверила меня ей, следя лишь за тем, чтобы я не отлынивала от занятий и внимательно выслушивала религиозные наставления. Впрочем, уроки месье де Брева волновали ее не слишком сильно. Главным было духовное воспитание; я должна была стать ревностной католичкой, не рассуждая, принимать на веру все, чему учит нас святая католическая церковь, и всегда помнить, что я – королевская дочь и что сие высокое положение даровал мне Господь.

Иногда я принимала участие в придворных балах и увеселениях, которые придумывала Анна. Мы часто танцевали вместе, поскольку из нас получалась отличная пара.

Позже я горько сожалела, что уделяла так мало внимания урокам месье де Брева, получив лишь самые поверхностные знания по истории своей страны и всего мира. Если бы я была внимательнее и прилежнее, то, возможно, не совершила потом столько промахов и ошибок. Во дни одиночества я часто оглядываюсь назад и думаю, что многое могла бы почерпнуть из опыта своих предшественников.

Но тогда мне было трудно усидеть на уроках; они требовали серьезности и сосредоточенности, я же была легкомысленна от природы, и в голове у меня крутились то слова новой песенки, то мелодии замысловатых танцев.

Прошло два года. Моя мать все еще находилась в Блуа, а посредником между ней и королем выступал Арман дю Плесси. До гибели маршала д'Анкра он был советником моей матери, а потом после непродолжительного пребывания в Авиньоне снова появился в Париже и открыто заявил о своем желании служить королю. Господин дю Плесси старался всеми силами примирить Людовика с матерью. Да, Арман дю Плесси был выдающимся человеком, хотя мы тогда об этом даже не подозревали. Однако в дальнейшем, став герцогом де Ришелье, а затем и кардиналом, он оставил в истории Франции глубокий след.

Спустя два года после женитьбы Людовика Кристина покинула нас и стала герцогиней Савойской. Она успела настолько свыкнуться с мыслью о замужестве, что почти не переживала, в отличие от Елизаветы, что оставляет свой дом и своих близких. Последовали торжества, пиры и балы, но не такие пышные, как по случаю свадьбы Людовика. Это естественно, думала я, он же король; но на самом деле празднествам явно не хватало экстравагантности и размаха из-за отсутствия моей матери.

Мне было уже десять лет – неизбежно приближалось время, когда будет решаться моя собственная судьба. Мне казалось, что на меня стали обращать больше внимания. Я была следующей принцессой на выданье и в романтических мечтах пыталась представить себе будущего супруга. Если можно, мне хотелось бы короля… Елизавета была королевой Испанской, а Кристина – всего лишь герцогиней Савойской. Что же ждет Генриетту-Марию? Я обсуждала это с Мами. Мы вдохновенно придумывали мне женихов. Для меня это была самая захватывающая игра на свете, и я всегда заканчивала ее словами:

– Куда бы я ни поехала, ты будешь со мной.

– Ну конечно, – неизменно соглашалась Мами.

Теперь я меньше виделась с Гастоном. В одиннадцать лет он казался настоящим маленьким мужчиной. Он отличался любовью к праздности, как и я, и обожал крутиться возле короля. Людовик относился к нему вполне терпимо, а Гастон мечтал поскорей распрощаться с детством – опять-таки как и я сама.

В стране было неспокойно – как всегда, когда король молод, неопытен и назначает на высшие посты своих любимцев. Моему отцу удавалось сдерживать непримиримую вражду между католиками и протестантами, однако напряжение никогда не ослабевало и в любую минуту мог грянуть взрыв.