Сам о себе - [19]

Театры миниатюр типа «Летучей мыши», мне кажется, были наиболее совершенной художественной формой бесконечных разновидностей эстрады.

От инсценировки стихотворения Тургенева «Как хороши, как свежи были розы» зритель получил больше впечатления, чем если бы этот же чтец прочел его на концертной эстраде.

Оживленный портрет Беранже, певшего свои песни, роль которого исполнял Виктор Хенкин, больше впечатлял слушателей, чем если бы тот же Хенкин пропел эти песни в пиджаке или во фраке на эстраде.

Конечно, такой театр требует и своего помещения и богатого художественного оснащения. И такой театр, с моей точки зрения, имеет право на существование.

Похожий театр, но с большим пародийным уклоном был в Петрограде. Это «Кривое зеркало». Театры эти имели много подражателей. Такие театры существовали и теперь могут быть великолепной и разнообразной школой для начинающих актеров.

Признаюсь, большое влияние имели на меня театры миниатюр, и не мудрено, что наша театральная компания в гимназии начала им подражать: мы поставили любительский спектакль из разнообразных номеров типа «Летучей мыши».

С тех пор и засела, пожалуй, у меня затаенная мысль стать актером.

Но на этом влияние «Летучей мыши» не ограничилось. Я быстро написал целую серию разнообразных миниатюр и начал разносить и предлагать их театрам. Меня, конечно, постигло горькое разочарование. Правда, заведующий литературной частью театра Я. Южного, безукоризненный эстет и фат с пробором и в ботинках с бежевым верхом, на пуговках, похвалил меня, даже сказал, что чувствуется, что я пишу под влиянием Оскара Уайльда, но пьес не взял.

Мой любимец Балиев в дневном сумраке тихого фойе, уже не улыбаясь и не смотря на меня, сунул мне обратно мою пьесу. Но в одном театре на Дмитровке, он назывался театр «Мозаика», хозяин театра, высокий худощавый еврей, сидевший в своей администраторской каморке под лестницей, куда я пришел за ответом, протянул мне красненькую и сказал: «Вот за вашу вещь я могу вам предложить десять рублей». Авторское самолюбие взяло верх – и я гордо вышел из театрика, но так как все театры я уже обошел и больше некуда было предлагать мой «опус», то я помялся на тротуаре и решил, что, несмотря на дороговизну, десять рублей все же деньги, вернулся обратно и отдал мое творение.

Пьеска называлась «Парижский палач», сюжет мною был взят из какого-то французского рассказа из жизни актеров. Через две недели я, почему-то в одиночестве, ни с кем не поделившись моим успешным шагом, по-видимому, далеко не уверенный в результате, сидел в театрике по контрамарке, данной мне хозяином театра, зажатый незнакомыми мне соседями, и созерцал свое произведение. Как ни странно, мне не пришлось краснеть за него, но и радости особенной не было. Пьеска была воплощена прилично и имела, во всяком случае, вполне соответствующий десятке – средний успех.

Когда я дома сообщил о моем первом, да к тому же еще литературном заработке, мои акции явно поднялись.

«За этого я спокоен, – сказал мой отец. – Этот не пропадет».

Однако все мои попытки убедить отца в правильности выбора профессии актера не имели успеха. Отец был категорически против моего поступления в театральную школу.

Моя родная сестра увлекалась Айседорой Дункан, училась в школе босоножек Рабенек и решила посвятить себя балету. Этого было достаточно для отца. Он не хотел, чтобы и сын пошел по этому призрачному пути. Сам, имея мужество в свое время отказаться от сцены, он выбрал скромную и практичную профессию врача и этого же хотел и для сына.

– Папа, скажи, почему артисты такие толстые? – спрашивал я у отца. Действительно, раньше было очень много толстых артистов-комиков: Варламов, Давыдов, Борисов, Балиев, Борин...

Отец смеялся и отвечал:

– Наверное, потому, что им неплохо живется.

– Вот видишь, почему же ты не хочешь, чтобы я пошел в артисты?

– Нет, дорогой мой, – уже серьезно говорил отец. – Вряд ли ты станешь хорошим артистом. Это очень трудный и сложный путь. Много надо работать, очень много, не говоря уже о таланте. А плохим или средним артистом не стоит быть.

Я всегда помнил его слова и подчас повторяю их тем молодым людям, которые стремятся на сцену. Но я тогда же твердо решил, что не испугаюсь этого трудного пути, буду много и упорно учиться и работать, так как хочу быть хорошим артистом. А вот сомнения в наличии таланта всегда меня терзали и, увы, терзают и по сей день. Но сомнения эти, как мне кажется, закономерны для художника, и я пришел к убеждению, что эти сомнения являются порой признаками роста. Актер, слишком уверенный в своем таланте, погрязает в самодовольстве и не двигается вперед.

Несмотря на категорическое запрещение отца, моя любовь к театру увеличивалась с каждым днем, а затаенное желание не уменьшалось. А еще целых два года надо было учиться в гимназии! Как затрепетало мое сердце, когда однажды ко мне подошел Коля Хрущев и сказал, что в Охотничьем клубе устраивается большой благотворительный базар в пользу жертв войны и что на этом базаре будет устроена «русская чайная», в которой «половыми» будут только артисты и несколько самых способных студийцев Художественного театра, но, прослышав про наши таланты, и нам предлагают быть на этом вечере «половыми».