Сальто-мортале - [22]
Может быть, если держаться принятых шаблонов, мне следовало сказать: «Ну, хватит!», «Перестань!» или «Это уж чересчур!» — потому что это и вправду чересчур, нет во мне ничего особенного, я не такая, как Ирма Пацулак, но, к сожалению, и не такая, как Зизи, я конечно нахожу в себе много такого, от чего хотела бы избавиться, иногда столько, что показываю себе в зеркале язык, и не из пустого обезьянничанья, — но в эту минуту я и не пикнула, а лишь, теснее прижавшись к Дюле, чувствуя его дыхание, когда он говорил — запах вина не ощущался, только гвоздика, — с закрытыми глазами летела в белой кипени снегопада.
6
Позже, — я все так же лежала во тьме на мешках с опилками в прицепе пыхтящего тягача и в лицо мне опять летели снежинки, такие холодные, какими им и полагалось быть, и передо мной опять колыхались против света торчащие уши овчинной шапки водителя, — я осторожно начала:
— Мне всегда хотелось быть выше ростом. Хотя бы на пять-шесть сантиметров. Это исправило бы мою походку.
— Господи боже, чем плоха твоя походка?
— Чем плоха? А ты и не заметил? Я хожу, как деревянная. Это последствие. Я помимо воли вытягиваюсь вверх, стараюсь казаться выше, оттого и получается эта характерная одеревенелость.
— Характерная одеревенелость! Ну, ну, что дальше? Что дальше? — Дюла подбодрял меня, так, как подбодряют маленьких детей. — Продолжай, это просто феноменально!
— Лоб у меня мог бы быть чуточку выше, нос прямее, брови тоньше, ну и вообще. Ноздрями я тоже недовольна. Слишком выгнуты, это особенно заметно со стороны. Как у лошади. Уж я-то знаю.
— Лошадка, — сказал Дюла и засмеялся, — лошадушка ты моя. Я где-то читал, что даже богу по-настоящему удались всего две вещи: лошадь и весна. Лошадушка ты моя!
— Волосы у меня слишком жесткие, я насилу расчесываю их, несмотря на то, что они очень короткие. Словом, как кустарник после бури.
— А тебе хотелось бы, чтобы они были шелковистые? Словно паутинка? Как у младенца? Тебе это не нужно, понимаешь? Я где-то читал, что только женщинам с грубыми волосами можно доверять. Кто связал свою жизнь с женщиной, у которой тонкие волосы, тот пропал.
— Где ты об этом читал? — недоверчиво спросила я.
— Где-то читал. Уж не помню. Так просто, всплыло в памяти.
— Ты много читаешь.
— Да, я всегда много читал.
— Тогда, наверное, тебе где-нибудь встречалось и противоположное мнение. Что женщины с шелковистыми волосами умеют готовить превосходную уху, что они улыбаются даже тогда, когда муж наступает на любимую мозоль, и тому подобное.
— Не исключено, хотя сейчас мне вспомнилось другое — индонезийская пословица: лживое сердце у той женщины, которая беспрестанно улыбается. На этот счет существует несколько тяжеловесная древненемецкая версия:
Но я любила такую пикировку! Если бы кто-нибудь слышал нас! Ну, да мы пикировались не для кого-нибудь, а для самих себя. Так, играючи, я впоследствии выучилась у Дюлы немецкому и английскому и могла бы научиться и русскому, но — я и поныне не могу справиться с кириллицей. (Она для меня непреодолимое препятствие: некоторые буквы совпадают по написанию с латинскими, но обозначают совсем другие звуки: например, русская буква «р» звучит по-латыни как «п», «х» как «кс», другие буквы совсем не похожи на наши, третьи соответствуют нашим, но только как заглавные и печатные, а как малые имеют совершенно иной вид. Затем, есть и такие буквы, которые совпадают с нашими малыми и рукописными, но как заглавные и печатные — нет. Словом, с русским дело у меня не пошло на лад, хотя Дюла и уверял, какой это красивый и логичный язык, какой стройный, с какими тонкими оттенками выражается в нем прошедшее и будущее время и так далее.) Письменный экзамен на аттестат зрелости мне удалось проскочить лишь благодаря шпаргалке. Не давался мне в школе и немецкий. До какой степени? Невообразимо. Я не языковед и не педагог, но что преподавание языков у нас в средней школе поставлено неважно — в этом я готова поклясться. Соответственно главным процессуальным видам мы различаем: а) глаголы, обозначающие действие: lernen (учиться), б) глаголы, обозначающие состояние: liegen (лежать), и в) глаголы, обозначающие протекание действия: fallen (падать)… В родительном падеже стоит объект родительного падежа, требующий непереходных и подлинно возвратных глаголов, равно как и после прилагательных, требующих родительного падежа, стоящих в качестве именных частей сложносоставного сказуемого. Фразы вроде этой застряли у меня в памяти, а также: «Kennst du das Land, wo die Zitronen bluhn, in dunklen Laub die Gold-Orangen gluhn?..»[5] — но когда после четырех лет каторжной работы над языком один немец спросил меня на улице Ракоци, как добраться до отеля «Ройял», я осрамилась как последняя дура. Мне следовало сказать: сядете здесь на трамвай, проедете одну остановку, пересядете там на идущую направо шестерку, вторая остановка и будет отель «Ройял». Вместо этого, отчаянно жестикулируя, словно глухонемая, я, мучительно напрягая память, промычала: «Bitte schon auf hier ein Elektricitat und gehen ein Station, dort ab und auf ein Sechs Elektricitat rechts, Hotel Royal zwei abfliegen» — и при этом была готова провалиться сквозь землю от стыда: нас уже обступили зеваки. В конце концов немец с задумчивым видом направился к остановке трамвая, а я чуть ли не бегом поспешила прочь. Примерно мое объяснение звучало так: «Пожалуйста, здесь на электричество и проехать один остановка, там слезть и сесть на шесть электричество направо, проехать две отель «Ройял»…» Я воспроизвела себе это потом. «Ах ты, дура! — твердила я про себя. — Вот когда тебе пришлось сдать экзамен по-настоящему, что там аттестат зрелости». После этого я много дней ела поедом самое себя. Так же обстояло дело и с немецкими газетами, я не понимала в них ни слова. Не помогал ни словарь, ни — еще меньше — зазубренные жуткие грамматические правила. Утешало лишь то, что в таком же положении оказался каждый из нас. Кто вынужден был ограничиваться школьной программой, не занимался дополнительно и не имел возможности практиковаться в языке, говоря, к примеру, с отцом или с матерью, хорошо владеющими немецким, тот добился не многим больше меня. Я даже осмелюсь утверждать, что четыре года маеты с иностранным языком в школе приносят больше вреда, чем пользы, они схожи с курсом лечения от алкоголизма: только отбивают охоту к изучению языка. Осрамившись вроде меня, человек и слышать больше не хочет ни о каких занятиях языком — ему лишь бы спасти жалкие остатки собственного достоинства. Само собой, я рассказала Дюле о своих смешных переживаниях, о немце и обо всем прочем. Mein lieber Herr
В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.
«Привет, офисный планктон!» – ироничная и очень жизненная повесть о рабочих буднях сотрудников юридического отдела Корпорации «Делай то, что не делают другие!». Взаимоотношения коллег, ежедневные служебные проблемы и их решение любыми способами, смешные ситуации, невероятные совпадения, а также злоупотребление властью и закулисные интриги, – вот то, что происходит каждый день в офисных стенах, и куда автор приглашает вас заглянуть и почувствовать себя офисным клерком, проводящим большую часть жизни на работе.
Уволившись с приевшейся работы, Тамбудзай поселилась в хостеле для молодежи, и перспективы, открывшиеся перед ней, крайне туманны. Она упорно пытается выстроить свою жизнь, однако за каждым следующим поворотом ее поджидают все новые неудачи и унижения. Что станется, когда суровая реальность возобладает над тем будущим, к которому она стремилась? Это роман о том, что бывает, когда все надежды терпят крах. Сквозь жизнь и стремления одной девушки Цици Дангарембга демонстрирует судьбу целой нации. Острая и пронзительная, эта книга об обществе, будущем и настоящих ударах судьбы. Роман, история которого началась еще в 1988 году, когда вышла первая часть этой условной трилогии, в 2020 году попал в шорт-лист Букеровской премии не просто так.
Люси Даймонд – автор бестселлеров Sunday Times. «Кое-что по секрету» – история о семейных тайнах, скандалах, любви и преданности. Секреты вскрываются один за другим, поэтому семье Мортимеров придется принять ряд непростых решений. Это лето навсегда изменит их жизнь. Семейная история, которая заставит вас смеяться, негодовать, сочувствовать героям. Фрэнки Карлайл едет в Йоркшир, чтобы познакомиться со своим биологическим отцом. Девушка и не подозревала, что выбрала для этого самый неудачный день – пятидесятилетний юбилей его свадьбы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.