Сальто ангела - [42]

Рассказчик знает, что говорит. Всех этих ужасов он избежал лишь потому, что в течение нескольких месяцев симулировал психическое заболевание, глотал таблетки, стараясь тут же их выплюнуть. Он так вжился в эту роль, что чуть не остался в клинике навсегда. Это маленький травести, худой и слабый, у него взгляд человека, потерявшего надежду. Он выступает в кабаре, продает себя, сидит на игле — для этого ему нужны деньги, и он сам уже не знает, то ли он торгует собой для того, чтобы продолжать колоться, то ли колется, чтобы бездумно торговать собой.

Я не хочу быть таким, как он. Но я его не осуждаю. Мне его жаль, я понимаю его отчаяние. Ему сделали подтяжку, у него маленькое кукольное личико без единой морщинки. Он любит одежду со всякими финтифлюшками, девушки постоянно издеваются над ним, это для него пытка. Он воплощение того, чего я больше всего боюсь в глубине души. Он все пережил, все перенес, у него нет возраста, и его зовут Урсула. Если же заглянуть в документы, он — Марсель. Его забирают, вменяют ему нарушение норм поведения, составляют протокол, выписывают штраф, сажают в кутузку, там над ним издеваются, он остается без своих наркотиков, а потом все начинается по новой. У него никогда не было, да и не будет сбережений, достаточных, чтобы сделать операцию, поселиться в роскошной квартире, купить себе норковую шубу и розовый телефон, как у профессиональных проституток высшего класса. Он выходит на панель, чтобы купить наркотики, и покупает наркотики, чтобы выходить на панель. Он все время думает о своих страданиях, а страдания продолжаются.

— Если ты попадешь в армию, тебе конец.

Я наивен. Чем больше я феминизируюсь, тем наивней становлюсь. Я верю, что избежать армии мне поможет друг нашей семьи, военный врач, который «знает, что такое настоящий мужчина, и спас твоего отца». Ну что же, он знает, что такое мужчина, он узнает, что я не совсем то. Он сделает все, что нужно, чтобы армия меня забыла. Я пойду к нему и все ему покажу. Все. Мой член, мои груди, рецепты на гормоны. Я расскажу ему, что их хваленая психиатрия не может ничего сделать, она не может сказать ничего определенного, она отторгает таких, как я, мы остаемся смущающим всех меньшинством, мистическим вопросительным знаком, неразрешимой проблемой.

«Мой дорогой мальчик, я одобряю твое решение встретиться с доктором Феррье, а также твои визиты к психиатру, доктору Р. И тот и другой внушают полное доверие, и я уверен, что они помогут тебе разрешить твои затруднения со здоровьем».

Письмо отца лежит в кармане брюк. Брюки лежат на стуле. Медсестра наклоняется надо мной и делает инъекцию.

Волшебный шприц, волшебное вливание, помогите мне. Пусть, когда я засну, невидимое божество возьмет у меня ребро, и я проснусь Евой до кончиков ногтей. Сейчас я еще в самом начале, все еще зыбко, я подсчитываю свои маленькие победы, я еще не вышел на свет. Но шелк моего первого бюстгальтера греет мне душу, и я себе позволяю одинокие развлечения. Я покрываю ногти опаловым лаком, рука у меня дрожит, движения неловки, и такие же дрожащие сцены всплывают из моего детства: на берегу реки плачет маленький мальчик, он завидует ярко-красным ноготкам своей маленькой соседки. Голос моей матери: «Мальчики не красят ногти!»

Помню, что потом, забившись в кусты, я долго плакал от смертельной обиды. Так страдать я больше не хочу.

Гостиница «Люкс» похожа на все гостиницы с этим названием во всех городах Франции. Так же, как и все кафе «Терминюс». Имитация мрамора перед входом, вывеска сомнительной чистоты, дверь из маленьких застекленных квадратиков, стойка администратора, за которой перед вывешенными в ряд ключами сидит огромный алжирец с черными недоверчивыми глазами. Наверх ведет винтовая лестница — по ней и поднимаются проститутки, ступая по фальшивому дамасскому ковру, изъеденному молью.

Мой двойник, мой близнец по полу, живет в комнате на третьем этаже. На окне с грязными стеклами, между двумя растениями в горшках, стоит клетка, в которой распевает парочка веселых и беззаботных чижей. Здесь она работает. Проституция — единственная возможность, единственный финансовый источник, позволяющий ей закончить свое превращение, оплатить кастрацию. Кастрированные — так на официальном, юридическом языке будут говорить про меня и про нее. Так же, как про жеребцов или котов.

Гостиница эта — завод, где работают местные травести и транссексуалы. Несколько проституток с площади Пигаль заходят иногда днем ненадолго с разрешения Ахмеда, огромного стокилограммового управляющего. Он — подставное лицо, собирает дань для невидимого сутенера, обладающего миллионами.

Моя радость, моя сестренка Мюрей снимает здесь комнату. Здесь она спит. Клиентов принимает в другой комнате и платит за каждый час, проведенный с клиентом. Личная жизнь и работа на одном заводе. Я вошел в эту личную жизнь, и завод меня больше не пугает. Если у меня не будет другого выхода, я тоже начну так работать. Мне надо заплатить цену моей свободы, и я готов заплатить ее любому. Мне кажется, что у меня хватит сил, я способен перенести это рабство, другие ведь переносят.