Сальто ангела - [22]

Между тем в гостиной решение принято. Доктор Ренуар написал медицинское заключение. С виду это обыкновенный рецепт. Вечером мама не занимается ужином, а мы опять должны сидеть в моей комнате. Франсуа, этот маленький философ, садится на пол, вырывает листок из альбома и заявляет, что сейчас будет рисовать для меня дом.

Я прислушиваюсь. В доме очень странная атмосфера. У мамы слишком безразличный вид, отсутствующий взгляд. Она тоже ждет.

Вдруг папа что-то увидел из окна своего кабинета, где он всегда укрывается в тяжелые моменты. Это полицейская машина. И он не настолько сумасшедший, чтобы не понять.

— Вы все же это сделали! Вы просто подонки! Ты слышишь меня, Жюльетта? Подонки!

Он бросается бежать, проносится мимо, даже не замечая меня. Я с трудом удерживаю дверь комнаты, чтобы Франсуа ничего не видел.

На лестнице молодой полицейский, смущаясь, спрашивает у матери:

— Где он?

Я его знаю. Это бывший ученик моего отца. Ужасная бестактность! Отец еще больше будет уязвлен в своем самолюбии перед этим молодым человеком в полицейской фуражке, которого он когда-то наказывал за непослушание…

У мамы сильный характер. Приняв один раз решение, она уже не отступит. Она выдает отца, будто он какой-то преступник.

— Он наверху, на чердаке. Это прямо над нами.

Папа спрятался там, где сушат белье. Ничего лучше он придумать не успел. Трое полицейских поднимаются наверх. Один из них довольно громко говорит: «Лишь бы он не выбрался на крышу, не хватало еще, чтобы он прыгнул!»

Крики. Шум погони. Словно идет охота. Однажды в деревне я видел, как собаки преследовали кота. Взъерошенный кот забрался на крышу сарая и испуганно шипел в метре от ужасных оскаленных морд. Потом дедушка прогнал собак палкой.

Но никто не прогоняет собак, окруживших моего отца. Его бегство тоже против него. Дядюшка Луи говорит:

— Если бы он сохранил хоть каплю здравого смысла, он бы понял, что мы это делаем для его же блага.

Мама заставляет меня вернуться в квартиру и закрывает дверь. Изображения не будет, только звук. Отца уводят, он что-то кричит, но слов не разобрать. Все кончено. Его забрали в больницу с красивым названием «У четырех прудов». А в нашем доме воцарилась тишина. Вечером пришла Беатрис. Мама не хочет есть, но заставляет нас. Меня не покидает ужас, и в то же время я чувствую какую-то опустошенность. Я не могу поднести ложку ко рту. И это называется «добровольным лечением»!

Беатрис успокаивает меня:

— Ты знаешь, его же можно будет навещать. А потом он выздоровеет и вернется.

Франсуа упорно спрашивает, «что у папы болит».

— Головка, мой дорогой.

Мама спокойна. Ей даже как будто полегчало. Беатрис уходит. Потом и дядюшка Луи.

И вот мы идем навещать папу. «У четырех прудов» — психиатрическая больница в нескольких километрах от Руана. Нормандские домики из красного кирпича, черепичные крыши, просторные лужайки, высокие стены, решетки. Дома цепляются друг за друга и похожи на призрачные корабли в океане, которые плывут по воле волн…

Мама держит меня за руку. Мы заполняем карточку при входе, идем сначала по каштановой аллее, потом еще по какой-то, потом еще… Свидания проходят в большом доме с застекленной верандой, дверь за нами закрывают на ключ. Повсюду сидят люди, говорят тихими голосами. Вот девушка стоит перед пожилыми родителями. Она молчит. Скрестила ноги, сложила руки, словно в немой молитве. Но не произносит ни слова. Родители смотрят на нее, она смотрит на них. Медсестра уводит ее. Все свидание — это несколько минут молчания. Другие говорят много, громко, настоящая какофония голосов.

Отец уже там. Он как-то странно дрожит всем телом. Медсестра предупреждает: не больше пяти минут для первого раза.

Из-за этого не стоило и приходить.

Меня он просто не видит, его интересует только мама. Несвязные упреки, навязчивые идеи. Он слишком разволновался, и медсестра торопится его увести. Свидание не длится и пяти минут. Он послушно уходит, неуверенно ступая. На него тяжело смотреть. Очень. Мятый костюм, согнутые плечи. У мамы на глазах слезы. Мы возвращаемся по той же нескончаемой каштановой аллее, и она мне говорит:

— В следующий четверг пойдешь один, так будет лучше. Ему нужно внимание, он не должен чувствовать себя покинутым, надо обязательно навещать его, ты понимаешь?

— А ты?

— Пока я его только раздражаю. Может быть, позже.

И вот в следующий четверг я отправляюсь туда один. Я должен сесть на автобус № 12, тот, который проходит по улице, где живет Марк. Остановка рядом с его домом, и каждый раз я невольно вспоминаю ту сцену из моего детства, закрытую на ключ дверь, разбросанную по полу одежду… Я уже давно не встречал Марка, не ходил но этой дороге. Но болезнь отца и больница все изменили, и я возвращаюсь сюда каждые четверг и воскресенье…

Иногда мне хватает мужества бросить взгляд на дверь дома, и я как будто заклинаю злых духов. Но это мало помогает. И вот я уже перед больницей. Называю себя при входе, меня записывают в журнал, я прохожу по лужайкам, слышу странные крики, вижу странных женщин и мужчин. Некоторые ходят боком, точно заблудившиеся крабы, другие что-то говорят в пустоту или ужасающе неподвижно сидят на земле. Какие-то улыбающиеся люди наступают на меня, я сторонюсь, пропускаю их, они смеются у меня за спиной. Люди-привидения, они ничего не замечают вокруг, ничего не слышат, погружены в себя и двигаются, как автоматы. Мой отец живет в другом мире. Это мир живых мертвецов, куда меня посылают сказать, что «дома все в порядке».