Сальто ангела - [11]

Я вхожу в комнату, он закрывает дверь и дважды поворачивает ключ, у него какой-то странный вид, я ничего не понимаю. Его мать ушла за покупками. Итальянская мама, всегда занятая готовкой. Моя мама, проводив меня, ушла после классических рекомендаций быть серьезными и хорошо заниматься.

Он еще держится за ключ, поглядывая на меня с хитроватым видом, и вдруг я понимаю. Я пока не знаю точно, что я понял, но я почувствовал опасность. И все же я не сделал ни одного протестующего жеста, ни одного шага в направлении двери, я не искал никакого выхода. Это был час, когда солнце садилось за городом, когда булочники продавали свою последнюю выпечку, мелкие чиновники сходились у стойки за стаканчиком «Перно», а служащие шли в пивные. Час, когда нотариусы запирают свои несгораемые шкафы, а хозяйки чистят овощи для супа, время последних дневных обязанностей, кормежки младенцев, час, когда продавцы закрывают свои лавки, парикмахеры заканчивают последние укладки, а вечерние газеты распространяют запах свежей краски. Происшествия: Жан Паскаль Анри, этот маленький самец сейчас тебя изнасилует. Кто меня спросил однажды о моем первом мужчине? Все. Все меня спрашивали.

Так вот, моим первым мужчиной был подросток четырнадцати лет, выше и сильнее меня. Именно он заставил меня встать на колени. Помнит ли он об этом? Я хочу напомнить ему его собственный стыд и мой. Пусть он наконец узнает, что я никому ничего не сказал, ни единого слова. Отвращение, насилие и боль я проглотил как отравленное семя. Это воспоминание всегда со мной, и всегда мне от него становится тошно.

Изнасилование в тишине пустой квартиры, за закрытой дверью. Все было подготовлено — и предлог, и западня. Он понял, что может это сделать и что он будет, первый, кто раздавит меня, унизит на всю жизнь, демонстрируя мне смешное могущество отвратительной юношеской возмужалости, вынудит стать рабом и молча погибать от страха и полного падения. Все мое тело помнит об этом, мое двойственное тело мальчика и девочки. Одно воспоминание о его лице — для меня настоящая пытка. Даже спустя столько лет все мое существо проклинает его и ненавидит.

И только позже, много позже приходит забвение.

Наступает ночь. Я иду по набережной, мимо кораблей. Широко открытым ртом ловлю морской воздух, который ночной ветер доносит до города. Мне хочется вымыться изнутри и снаружи, хочется, чтобы ветер подхватил меня и погрузил в темную воду. Если бы я так не боялся, я бы поплыл, уцепился бы за один из этих сверкающих огнями кораблей и исчез бы навсегда. Какой-то матрос толкает меня, даже не замечая этого. Ведь я на их территории, там, где бары для матросов и проституток.

Я поднимаю глаза и вижу свой балкон на девятом этаже. Нужно подняться по лестнице, пересечь лужайку, окружающую дом, пройти мимо соседских ребят, играющих там, и добраться до лифта…

Убежать я не могу. И тогда я бросаюсь к дому, нарочно тяжело дыша и ни на кого не глядя, проношусь по холлу, отделанному искусственным мрамором, и оказываюсь в лифте. Стены там выкрашены в бледно-зеленый цвет — блеклый и гнетущий.

Если отец в гараже чинит свою машину, то он меня заметит. Беглый взгляд в сторону гаража меня успокаивает. Там пусто и темно. Только поблескивает буфер семейной «аренды». Значит, отец дома. Лифт ждет меня. Я боюсь, чтобы отец не увидел во мне что-то странное, я даже точно не знаю что, какой-то знак моей вины, поскольку это все-таки моя вина, и вина страшная. Я мог бы бить себя в грудь, упасть на колени, но где найти такого исповедника?

Зеркало в лифте отражает мое измученное лицо. Я приглаживаю волосы, привожу в порядок одежду, но я не в силах изменить свой взгляд, и он меня предаст. Вот я и на девятом. Коридор, дверь, ключ в замке, и мой крестный путь начинается. Беатрис в кухне. Ее широкая спина покачивается в такт миксеру. Она готовит суп. Бесконечный суп или вечное картофельное пюре. Пахнет жареной телячьей печенкой и приправами. Мне все это отвратительно. Беатрис напевает арию то ли из «Кармен», то ли из «Мадам Баттерфляй», то ли еще из какой-то оперы. У нее всегда в голове вертятся оперные рулады. Это ее страсть.

В столовой Франсуа играет на ковре с разноцветными кубиками. Он один. Обычно я играю с ним или немножко пристаю к нему. Ему только пять лет, и он похож на куклу. Я его люблю, и вместе с тем он меня раздражает. Но сегодня вечером он мне безразличен. Я нахожусь в другом мире, в мире загнанных и виноватых. На цыпочках прохожу по коридору, стараясь, чтобы меня не услышал отец из своего кабинета, где он занят чтением.

— А, вот и ты! Мама еще не вернулась. Вы хорошо позанимались у твоего товарища?

Он не прислушивается к ответу, да и не получает его. Мои глаза полны слез, они вот-вот потекут по моим бледным щекам, но отец уже вернулся к своей книге. По заголовку я вижу, что это опять военная история… Война — страсть отца.

В этом доме у всех свои пристрастия. У служанки — опера, у мамы — Банк Франции, а у папы — война.

Он ждет, что война вновь начнется. Он предсказал это, он изучает предыдущие войны в ожидании новой. Он упоен историей, рассказывает мне о разных народах, судит государственных политиков, точно сам наделен властью.