Саладин, благородный герой ислама - [29]

Граф Фландрии возместил себе убытки, отправившись вместе с сотней тамплиеров и двумя тысячами рыцарей грабить плодородные долины на севере Сирии. Узнав об этом новом вторжении франков на мусульманские земли, Саладин оставил Каир и в ноябре 1177 года прибыл в Палестину. Бодуэн IV, в спешке собрав пятьсот рыцарей, которые оставались у него для защиты королевства, примчался в Аскалон, «невесту Сирии», чтобы преградить захватчику дорогу, и укрылся там, ожидая помощи от Одона де Сен-Амана и его тамплиеров, а также от Рено де Шатильона, князя Антиохии, известного нам из истории крестовых походов благодаря своему воинственному пылу и неразборчивости, блестящего авантюриста. Шестнадцать лет, которые он провел в тюрьмах Алеппо, сделали его еще более энергичным. Сын сеньора де Жьена, он приехал в Сирию еще тридцать лет назад в свите короля Людовика VII во время Второго крестового похода. Избранный правителем Антиохии за свою энергию и смелость, он превратил свой фьеф в грозный форпост христиан на мусульманских землях и высоко поднял престиж франков. Не довольствуясь убийством неверных и накоплением сокровищ в своих крепостях, он завоевал Кипр, законным государем которого являлся византийский император. Последний, выведенный из себя преступлениями кондотьера, пригрозил, что, если Кипр не будет ему возвращен, он объявит войну иерусалимскому королю. Вот такой это был рыцарь, без страха и совести, на чью долю выпало несчастье вовлечь латинское королевство в жуткую авантюру. Он несет перед историей тяжелую ответственность, несмотря на свои подвиги, навеки запечатленные в средневековой литературе.

Саладин совершил ошибку, не приняв в расчет маленький гарнизон иерусалимского короля, остававшийся в Аскалоне. Он мог бы овладеть им без боя после кратковременной осады, так как в крепости совершенно не было запасов продовольствия. Но он предпочел со своими войсками пройтись огнем и мечом по соседним равнинам, сжечь Рамлу, осадить Лидду и направиться вдоль берега до Арсуфа. На своем пути он не встретил ни одного христианина. Страна казалась пустынной и заброшенной. Мамлюки Саладина безнаказанно сеяли страх в небольших поселениях, где жили мирные семьи земледельцев. По пути они грабили, жгли, убивали. В городе Давида царила паника, и жители, ожидая вот-вот увидеть авангард противника, начали покидать свои незащищенные крепостными стенами дома, чтобы укрыться в башнях. А несчастному королю Бодуэну оставалось только наблюдать ночью с высоты аскалонских стен, как одна за другой горят деревни его подданных. Созванный им рыцарский совет постановил, что они не могут безучастно наблюдать гибель королевства и должны попытаться сделать все возможное, чтобы остановить Саладина. «Наш враг, — сказал король на совете, — беспечен. Он рассеял свои силы. У него есть только мамлюки и незначительное войско. Если нам удастся застать его врасплох, мы сможем его победить. После этого нам будет легко уничтожить по одиночке небольшие группы, которые опустошают наши земли. Впрочем, даже если мы и не имеем численного превосходства, лучше умереть, чем царствовать в стране, обращенной в прах на наших глазах». Таким образом, этот юноша, страдающий проказой, оказался единственным, кто не потерял голову в трудную минуту, когда его королевство было готово развеяться как дым. Этот юноша, едва способный передвигаться, напомнил собравшимся об их долге и покрыл себя вечной славой, выиграв самую великую из битв, в которой франки сражались, имея лишь горстку рыцарей.

25 ноября Саладин и его мамлюки, ведя за собой караваны пленников, прибыли в Телль Гезер, что в пяти милях к юго-востоку от Рамлы, где перед их изумленным взором предстала христианская армия, которой они пренебрегли в Аскалоне. Возглавлявшего войско Бодуэна несли на носилках. Вместе с ним ехали Одон де Сен-Аман и восемьдесят вооруженных братьев. Рено де Шатильон один стоил сотни бойцов. Саладин спешно отправил гонцов в надежде собрать разбросанные по стране части своего войска и благоразумно отступил, но его преследовали и в конце концов вынудили принять бой в окрестностях Вади ад-Дахр, где он оказался прижатым к реке. Яростно атакованные, его мамлюки бросились бежать, но были перебиты иерусалимским королем и тремястами доблестными рыцарями, врубившимися в их ряды. «Ни Роланд, ни Оливье не бились с таким ожесточением в Ронсевальском ущелье, как Бодуэн в тот день близ Рамлы с помощью Божьей и святого Георгия, который, казалось, сам принимал участие в сражении», — пишет Гильом Тирский. Рено де Шатильон бился как демон, и никто из воинов не смог превзойти его в храбрости. Он мстил за перенесенные им лишения в мрачных тюрьмах Алеппо, и хронист Эрнуль не устает расхваливать его подвиги, достойные быть воспетыми. Кровь лилась «потоками среди полей». Вдобавок ко всему, поднялся ветер, образуя облака пыли, и жгучий песок ослепил сражавшихся, ускорив разгром мамлюков, в то время как христиане, опьяненные своим триумфом, видели поднимающийся над полем битвы крест, который нес епископ Вифлеема, и им казалось, что сам святой Георгий ведет их к победе. Эта всеобщая галлюцинация завершила поражение Саладина, покинутого своими солдатами. В этот момент его жизни угрожала большая опасность, ибо рыцари прокаженного короля стремительным галопом почти настигли его. «В тот день я видел, — рассказывал он впоследствии, — что меня преследует вражеский всадник. Острие его копья было направлено мне в грудь. Рядом мчались еще два рыцаря, которые тоже целились в меня. Я был бы неминуемо пронзен, если бы трое моих приближенных не бросились на них и не одолели. То, что они сумели сохранить присутствие духа, спасло мне жизнь». Христиане заставили неверных с лихвой заплатить за грабежи и пожары, погубившие их деревни. «Они убивали весь день, — пишет Михаил Сириец, — и в воды реки стекались потоки крови». Те, кому удалось бежать с места побоища, чтобы облегчить бег своих лошадей, побросали все: оружие, провизию. До глухих мест Синайского полуострова Саладин добрался только с сотней спутников. Это все, что осталось от его армии, которая заставляла трепетать Иерусалим. Большая часть его верных мамлюков пала в бою близ Вади ад-Дахра, а другая укрылась в иудейских горах. И Саладин без проводника, без провизии и фуража двинулся по пескам, превращенным проливными дождями, длившимися десять дней и десять ночей, в болота. Лошади гибли одна за другой. Изнеможденные, голодные, несчастные, они вынуждены были продолжать свой путь пешком. Потерявшись и следуя не тем путем, они чуть было не попали в руки франков, рыщущих по стране в поиске беглецов. «Все те, — рассказывает Абу Шама, — кто не был убит во время этого отступления, кто выжил во время перехода через глухие места без проводника и без воды, погибли в пустыне». Ко всему прочему, разбойничьи шайки бедуинов, дожидавшиеся, подобно падальщикам, исхода битвы, чтобы наброситься на побежденных, заняли район. Те мусульмане, кому удалось сбежать от франков, вытерпеть жажду, миражи пустыни, были схвачены этими злобными кочевниками. Таким образом, преследуемый, терпящий лишения, от которых погибло столько его спутников, оплакивающий потерю Аиссы Юриста, своего блестящего штаба, состоящего из эмиров, убитых либо плененных, и своих лучших войск, изнуренный Саладин 8 декабря 1177 года добрался наконец до Каира. А ведь упорные сторонники Фатимидов, полагая, что он умер, уже делили его наследство.