Сахарная болезнь - [12]

* * *

Истина: диабетикам лучше воздерживаться от сладкого.

Чтобы это не особо чувствовалось, есть миллионы различных имитаторов конфет, шоколада, вафель, и т. п. Но все это заменители.

З.А.М.Е.Н.И.Т.Е.Л.И.

Любой нормальный диабетик со стажем запросто откажется от них в пользу настоящего. Исключая сахарный песок, конечно.

Я: мне также нравятся наши русские диабетические вафли на фруктозе. И некоторые шоколадки (только отечественные). А вот конфеты — увольте. Тошнит.

Запретные плоды.

Помню, мы всей семьей отчего-то уставились в окошко и видели, как через весь двор идет почтальон с огромной коробкой черно-желтого цвета. Кому бы это? — думали мы. Оказалось, нам.

Гуманитарная помощь из Германии.

Там было все для диабетиков. Какао. Соки. Орехи. Консервы также. Черничное варенье. И джем какой-то. Упаковки заменителя. И т. д. и т. п.

Коробки хватило на неделю. Ели всей семьей. Тогда туговато было: новая страна, деньги, все. Неделя райской жизни из черно-желтой коробки, собранной где-то в далекой Германии, в которой я никогда не был.

В теории диабетик просчитывает т. н. хлебные единицы, содержащиеся в любом блюде. Одна хлебная единица — две единицы инсулина. 1=2 — то соотношение, которое ты должен запомнить.

Я не производил никаких подсчетов уже давно. И вообще я как-то позабыл, что такое диета и режим питания. Нет, слежу за уровнем глюкозы и т. д. Не пропускаю уколы, не забываю о них, как в 15 лет (все в этом возрасте забрасывают диабет).

Но диета. Нет.

Чай — четыре таблетки «Милфорда» и два «Золотых ключика». Это классика, я так люблю.

Люблю жареную картошку (но не фри).

И сосиски.

Мясо, кстати, хлебных единиц не содержит, а в одной конфете их целых две. 1=2. Меняется ли от этого что-нибудь? Для меня — нет.

Непорядок, конечно. ДА. Плохо.

Однако же диета не для меня.

Диабет простит. Или нет?

Овсянка по утрам, посыпанная слегка сахарной пудрой.

Уммм, yummy.

В километре от санатория находилось огромное гороховое поле. Наш номер сповадился туда. Собирали пакетами, а вечерами ели. И специфический дух вселялся в комнаты, не покидая их до самого утра. Зато горох был хорош.

В палате всегда водилось спиртное. Старшие доставали откуда-то. А распивали на 12-м этаже, где-то на чердаке, ну и, иногда, прямо в палате, при этом всех просили отвернуться.

Когда я тоже стал старшим, это случилось в санатории, спустя три года, я тоже с другими старшими покупал пиво в магазине. Мне не нравилось. А сейчас я антиалкоголик. Диабет сделал меня таким.

В учебниках вы прочтете: алкоголь понижает уровень сахара в крови.

На самом деле, первоначально он взлетит у вас довольно-таки высоко и лишь затем резко снизится. Часто совершаемая ошибка — сделать укол. Гипо тогда неизбежно. Миллионы лопнувших сосудов головного мозга.

Чревато слабоумием.

* * *

— Залезай, что смотришь?

Я показываю жестами, что никак не могу при ней раздеться.

— Да я и не смотрю, нужен ты мне двести раз.

Ей на вид лет тридцать — тридцать пять, крашеные отдающие черно-синим волосы, родинка, как у Мерлин Монро. Она высыпает порошок в ванную и водит по воде руками, размешивая.

— Когда весь песок высыплется, вылезешь и позовешь меня.

— Хорошо, — произношу я, и хвойные пары уносят меня куда-то. Конечно, я ещё несколько раз переверну песочные часы, прежде чем позову её. Хорошо!

Искусству превращения семи минут в двадцать меня научил Кирик. Он сейчас греется в соседней ванной. Я слышу, как он бултыхается там.

Нега. Предметы расплываются, как будто стираются, открывая что-то за ними. Всплески желтой воды. Бегущий вниз песок. Время, которое я контролирую. Ощущение собственной воли. Но теперь она дремлет. Желания, мечты, проблемы теряют цвета, сыплются вниз вместе с песком. Нега. Хвоя щекочет ноздри, убаюкивает и расслабляет.

Я переворачиваю часы.

Хорошо!

* * *

Диабет — это то, что не нужно скрывать. Но порой сказать о нем людям бывает очень трудно. Не из-за того, что в этом есть нечто постыдное. Нет! Просто всякий раз тебя поймут неправильно.

Когда ты рассказываешь о диабете, ты совсем не просишь жалости, не ищешь сострадания, не гордишься им, ты просто констатируешь факт. Ты — неизлечимо болен. В этом нет трагедии, хотя все почему-то в первую очередь думают именно так.

Я отчетливо помню, как в первый раз признался знакомым парням. Сначала не поверили, посмеялись, потом резко изменились в лице. Обычному человеку нужно время, чтобы понять. У него совсем не укладывается в голове, как у этого невысокого пацана, ничем не отличающегося от него самого, может быть что-то там. Ведь он так же лазил с ним в соседский огород, играл в казаки-разбойники и сабжо, ел конфеты, наконец. Как?

И ты показываешь липодистрофии.

А через несколько дней они обо всем забывают.

Другой случай — притворное сочувствие. Оно проходит ещё быстрее. Все эти вздохи, скорбные глаза, пустые слова.

Поэтому не всякий диабетик откроет свою тайну. Даже самым близким друзьям. Приходится придумывать множество различных отговорок, почему в метро ты едешь по льготному билету, почему перед обедом достаешь бордовый футляр и идешь с ним в туалет, почему иногда резко бледнеешь и как будто пьянеешь, достаешь белые таблетки глюкозы, которыми не поделишься ни за что, и быстро глотаешь их, почему вместо пива покупаешь себе минералку. Это диабет, о котором не знают.