Сага о Йёсте Берлинге - [143]

. Но что могу я вам дать взамен?

Вас, быть может, обрадует, что имена ваши вновь будут упомянуты рядом с названиями любимых усадеб? Пусть же вновь весь тот блеск, которым была полна ваша жизнь, засияет над теми местами! Еще стоят Борг и Бьёрне, еще стоит Экебю на берегу Лёвена, окруженное водопадами и озерами, среди парков и улыбающихся лесных полян; и стоит лишь выйти на широкий балкон, как тотчас же целый рой старинных сказаний начинает гудеть и кружиться, подобно пчелам в летнюю пору.

Да, кстати о пчелах! Позвольте мне рассказать еще одну давнишнюю историю. Маленькому Рюстеру, который со своим барабаном шел во главе шведской армии, когда она в 1813 году вступала в Германию, с тех пор никогда не надоедало рассказывать про эту удивительную страну. Если верить ему, то люди там были ростом с колокольню, ласточки величиною с орла, а пчелы не меньше гуся.

— Ну, а какие же тогда должны быть там ульи? — спрашивали его.

— Ульи там обыкновенные, такие же, как и наши.

— Ну, а как же тогда попадают в них пчелы?

— Это уж их дело! — отвечал маленький Рюстер.

Дорогой читатель, не придется ли мне сказать то же самое? В продолжение целого года летали над нами гигантские пчелы фантазии, но как им попасть в улей действительности — это уж их дело.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

1

Среди густых темно-зеленых лесов и синих озер Швеции лежит живописный край Вермланд. На широких просторах разбросаны помещичьи усадьбы с тенистыми высокими деревьями и низкие крестьянские домики. По зимним завьюженным дорогам редко можно было услышать бубенцы в этих глухих, малонаселенных местах.

Так выглядела сто лет назад родина выдающейся шведской писательницы Сельмы Лагерлёф.

Сельма-Оттилия-Ловиза Лагерлёф родилась в поместье Мурбакке 20 ноября 1858 года. Усадьба ее отца, обнищавшего дворянина, отставного военного, по внешнему виду мало отличалась от окрестных усадеб. Однообразно тянулись дни в семье Лагерлёф, где мечтательность и прожектерство отца плохо уживались с трезвостью и практичностью матери будущей писательницы. Семья была большая, и девочка Сельма несравненно сильнее привязалась к отцу и младшей сестре, чем к матери и двум старшим братьям-здоровякам. Едва Сельме исполнилось три года, как паралич ног заставил девочку месяцами лежать в постели. Бабушка, тетки, няньки, чтобы развлечь больную девочку, без конца рассказывали ей народные легенды, вспоминали «доброе старое время». Она любила слушать сказки и поверья, которыми был богат Вермланд, где сама природа благоприятствовала развитию народной фантазии. Все это действовало на детское воображение маленькой Сельмы, а когда она научилась читать, перед ней открылся широкий мир Вальтера Скотта, ставшего ее любимым писателем, — мир скандинавских саг и преданий о далеких рыцарских временах.

В девятилетнем возрасте Сельму повезли для лечения в Стокгольм, и в шведской столице она впервые увидела театр, который глубоко ее взволновал. В ней пробудилась жажда писать. Главное — ей хотелось сочинять сказки. Она была прирожденной сказочницей; и недаром позднее, уже известной писательницей, Сельма Лагерлёф назвала свою автобиографию «Сказка о сказке». Подобно великому датчанину Г. X. Андерсену, написавшему автобиографический роман «Сказка моей жизни», Сельма Лагерлёф создала из своей жизни сказку, напоенную ароматом легенд Вермланда.

Большие листы белой бумаги влекли Сельму к себе с неудержимой силой. Она пробовала сочинять стихи, пьесы для домашнего кукольного театра, сказки. Почти все это было забыто ею впоследствии, в том числе и курьезная пьеса «Царь Иван Грозный» в стихах, переложенных на мотив веселого вальса. Девушка мечтала напечатать свои стихи, но это ей не удавалось. Мучительно искала она себя на литературном пути. Но пока что Сельма отправилась в Стокгольм, чтобы поступить в учительскую семинарию. Ей уже было двадцать два года. Она с большим увлечением изучала науки, преподававшиеся в семинарии. Казалось, учебники и конспекты лекций оттеснили на задний план ее литературные занятия. Тут и случилось с ней то, что она сама назвала «чудом». Изучение писателей-романтиков — Иоганна-Людвига Рунеберга и Карла-Микеля Бельмана, проникновение в сущность их героев привели Сельму Лагерлёф к мысли о создании своей поэтической сказки о родном Вермланде. Герой Рунеберга — романтический фенрик Столь, или народный образ «известного в Стокгольме часовых дел мастера Фредмана, не имевшего ни часов, ни мастерской, ни приюта», в изображении Бельмана, представились Сельме Лагерлёф не более привлекательными, чем герои изустных сказаний Вермланда.

С воодушевлением Сельма Лагерлёф рассказала в «Сказке о сказке» (говоря о себе в третьем лице), как у нее зародилась первая мысль о написании своей саги: «После того как она прожила месяца два среди серых улиц и стен, с ней случилось нечто удивительное в эту же осень. Однажды утром она шла по улице Малмшильнад с книгами под мышкой. Незадолго перед тем она была на уроке истории литературы. По всей вероятности, на уроке говорилось о Бельмане и о Рунеберге, потому что она думала об этих двух писателях и о тех образах, которые они создали в своих произведениях. Она находила, что добродушные воины Рунеберга и беззаботные собутыльники Бельмана представляли собою самый благодарный материал, который только мог пожелать поэт. И вдруг в голове у нее блеснула мысль: «Тот мир, в котором ты жила в Вермланде, ничуть не менее оригинален, чем мир Фредмана или фенрика Столя.