Сага о Хрольфе Жердинке - [94]

Шведы насыпали курган над могилой Адильса и провозгласили своим конунгом Эйстейна, его сына от наложницы. Новый конунг, да и весь народ, продолжали чтить королеву Ирсу — разве не она была матерью и сестрой великого властителя Дании? Она продолжала участвовать в управлении страной, и у нее оставалась своя сильная дружина. Ирса очень хотела посетить своего сына, но годы брали свое. Он, со своей стороны, считал неразумным навязывать свое общество новому господину Свитьод, ибо в таком посещении было бы больше превосходства, чем дружелюбия. Итак, Хрольф и Ирса постоянно откладывали свою встречу.

Единственное, что омрачало жизнь конунга Хрольфа: он перестал участвовать в жертвоприношениях.

— Один стал нашим врагом, — говаривал он. — Я никогда не любил вешать или топить беспомощных людей и всегда приносил в жертву богам только животных. А что до Адильса, то мне кажется, что убийства, которые он совершил, принесли ему немного пользы.

Поначалу, когда Хрольф перестал даже подходить к капищам, датчане начали было опасаться, что наступит голод или иное несчастье. Не однажды ему пришлось успокаивать народ на тингах в разных концах Дании. Но один добрый год следовал за другим; торговые связи крепли и множились, мир казался нерушимым.

Каждый мог делать то, что считал нужным. Кроме даров предкам и домовым, что хранили домашние очаги, Хрольф и его воины не приносили жертв Высшим Силам, полагаясь только на себя. Однако не все подданные были согласны со своим конунгом, а в особенности Хьёрвард из Оденсе, муж Хрольфовой сестры Скульд, прозванной Дитя Эльфов.

Годы, последовавшие за свадьбой, Хьёрвард и Скульд прожили, ничем не выделяясь среди других подданных Хрольфа. После того как Бьярки убил дракона, пожиравшего домашний скот, Хьёрвард стал особенно ревностно демонстрировать готовность служить своему повелителю. Несколько лет подряд он участвовал во всех походах в Ютландию и никогда не забывал вовремя прислать воинов, так же как и заплатить подать золотом и товаром. Совсем не так он заботился о своих владениях на севере острова Фюн. Будучи немного лентяем, он довольствовался тем, что имел, и мог бы закончить свои дни счастливо, если бы не Скульд, которая желала большего.

В конце концов лысеющий толстяк оказался под каблуком у своей черноволосой и стройной супруги, чьи глаза были похожи на изменчивые зеленоватые озера на заснеженной равнине. Из-за нее приговоры, которые он выносил своим подданным, отличались жестокостью. Вскоре бонды поняли, что им так же бессмысленно протестовать, как рабам, которыми владела Скульд. С теми, кто досаждал ей или ее мужу, как правило, приключалась какая-нибудь беда: болезнь, падеж скота, потрава урожая, пожары или что похуже. Она не скрывала своих занятий колдовством, хотя никто не осмеливался следить за ней, когда она в одиночестве уходила в леса или возвращалась с вересковых пустошей. Некоторые шептались, что видели по ночам, как их королева проносится галопом верхом на огромном коне, скакавшем быстрее всякого живого зверя, в сопровождении сонма теней и уродливых тварей.

Однако и она, и Хьёрвард пребывали, видно, под покровительством богов, поскольку те всегда были щедры к ним. В положенное время супруги приносили в жертву каждому из двенадцати асов именно то, что требовалось: козлов — Тору, свиней — Фрею, котов — Фрейе, быков — Хеймдалю, коней — Тиру и так далее по порядку, до самого Одина. Тот получал человека.

Супруги процветали и могли содержать огромную усадьбу с крепким хозяйством и богатой казной. А если они и не выставляли напоказ роскошь, а которой жили, как, например, Хрольф Жердинка, так только потому, что Скульд была женщиной прижимистой.

Ей было мучительно ненавистно то, что ее муж был всего лишь мелкой сошкой в державе брата. Каждый раз, когда возы с податью отбывали в Лейдру, ей казалось, что их поклажа пропитана кровью ее сердца. Она постоянно попрекала Хьёрварда его низким положением. И подобные упреки еще усилились после того, как верховный конунг Дании, возвратившись из Упсалы, стал избегать войн и отвернулся от богов.

— Так не может больше продолжаться, — сказала она однажды.

Хьёрвард вздохнул, лежа рядом в постели:

— Самое лучшее для нас, как и для всех прочих — терпеть все это ради спокойной жизни.

— Маловато у тебя мужества, — зашипела она в сумраке. — Мне больно видеть, как ты сносишь свой позор.

— Неразумно задевать конунга Хрольфа. Никто не осмелится поднять свой меч против него.

— Уж ты-то точно не решишься на такое, потому что слишком слаб дунем. Но ведь тот, кто ничем не рискует, ничего и не выигрывает. Можно ли знать заранее, что Хрольф и его воины непобедимы, даже не попробовав сразиться с ними? Сдается мне, что военное счастье отвернулось от конунга и его дружины, и он, зная об этом, больше не покидает свои палаты. Ну а мы могли бы навестить его!

— Скульд, это ведь твой родной брат…

— Мне нет до этого дела.

— Будь рада тому, что мы имеем, дорогая.

Он обнял ее, чувствуя прохладную гладкость ее кожи, вдыхая летнюю свежесть ее волос. Но она оттолкнула его и повернулась спиной. Хьёрвард даже не попытался овладеть ею, поскольку давным-давно убедился, что королева предается любви, только когда сама этого пожелает: даже в этом он шел у нее на поводу.