Сага о Хрольфе Жердинке - [105]

Злобен лязг клинков и копий,

но никто не бежит из битвы:

лучше пасть со славой, чем жить в бесчестье.

Сколько пало во поле братьев:

смерть их косит, точно колосья,

кости блестят в потоках крови,

словно камни в ручье весною.

О, как мало ратоборцев

рядом с конунгом нашим клинки подъемлет,

и как много — но нет, не приспеют —

надо новых бойцов для победы.

Кончились стрелы, сломались копья,

щиты расщепились до яростно сжатых кулаков —

гнет усталость героев.

С рук сорвем золотые запястья,

что в дни мира дарил нам конунг,

пусть нам тяжесть золота служит,

мощь удару руки придавая,

Смерть не властна над верностью нашей!

Пусть же бежит, боязнь, убоявшись!

Пусть оружье врага послужит

мерой доблести воинов датских!

Жить после жизни, прожитой как должно,

память способна, и прах забвенья

до Сумерек Света имя не скроет,

громкое славой имя героя.

Умирая, Бьярки лег на землю, скованную морозом. Хьялти склонился над ним. Прошептал ему воевода, устремив взгляд в небо:

— Так много наших врагов собралось здесь, что у нас нет никакой надежды противостоять им. Но Одина я не видел. Сдается мне, что этот жестокий и вероломный сын троллей должен парить где-то рядом. Если бы я только знал, где он, этот несчастный упал бы с раной, что заставила бы его выть от боли, за то, что он причинил нашему конунгу.

— Нелегко сражаться с судьбой, — сказал Хьялти, — или противостоять могуществу асов.

Через мгновение он закрыл глаза Бьярки, встал и ушел навстречу своей смерти.

Последние воины конунга Хрольфа сплотились вокруг него. Скульд собственной персоной явилась из темноты ночи. Совсем обезумев, она вызывала чудовище за чудовищем. Под этим натиском колдовской силы, о которой прежде никто не ведал, под безжалостными клыками, в мелькании теней, зловонии, рыке и стонах гибли дружина и ее вожди. Конунг вышел из-за разбитой шеренги щитов. Он повергал наземь воина за воином. Никто не видел, как погиб Хрольф Жердинка: битва поглотила его.

Одержав победу, Скульд засуетилась, стараясь вернуть всю вызванную ей нежить туда, откуда она явилась, и заставить мертвых лежать спокойно. Затем она при свете факелов принесла присягу своему мужу, объявив его верховным конунгом Дании. Клятва была произнесена скороговоркой, так как они оба были слишком утомлены, чтобы радоваться. Супруги нашли приют в королевских палатах. Темнота и покой опустились на Лейцру.

Вёгг, очнувшись в одиночестве, горько зарыдал.

СКАЗАНИЕ О ВЁГГЕ

1

На исходе ночи начался снегопад, продолжавшийся весь следующий день до самых сумерек. Казалось, он обнес мир непроницаемой стеной, стерев грань между землей и небом в тихом вечернем воздухе. Снег тяжело навалился на крыши домов, застлал истоптанную, залитую кровью землю, словно стараясь скрыть от воронья груды мертвецов.

В сумеречной хмари зимнего утра медленно двигались женщины Лейдры, возглавляемые Дрифой дочерью Хрольфа. Их лица скрывали черные капюшоны длинных плащей. Связками веток сметая снег с убитых, они пытались отыскать среди них своих мужей, а когда находили, то помогали друг дружке отнести их тела домой. Конунг Хьёрвард приказал не тревожить женщин, хотя в этом приказе и не было необходимости, ибо самый дикий из разбойников, что стояли на страже, опершись на свои копья, испытывал чувство благоговейного страха в окружении этих безмолвных теней, появлявшихся здесь и там и вновь исчезавших в подслеповатом сумраке. Слишком много ужасного случилось вчера. Слишком высока была цена победы. Победы, обратившейся в пепел.

Еще тяжелее было тем, кто видел королеву после возвращения из шатра, где она колдовала на исходе дня. Скульд двигалась как сомнамбула. Вес зеленых глазах сквозил тусклый блеск. Осунувшееся лицо было искажено усталостью. Снег на непокрытых волосах делал ее похожей на старуху.

В палатах конунг отвел ее в сторону, в самый угол, подальше от жалкой испуганной челяди.

— Ну, какие предзнаменования явились тебе? — прошептал он, сжимая пальцами край ее плаща.

— Недобрые, — ответила она упавшим голосом, устремив свой взгляд вдаль. — Снова и снова я бросала руны, но каждый раз они ложились, предвещая нечто ужасное. Когда же я вглядывалась в поверхность колдовского варева в котле, мне не являлось ничего, ничего кроме… Там, далеко в горном краю, кто-то ревел, и эхо ущелий отвечало его скорби и гневу подобьем погребального звона. Это был не человек… Похоже, мы с тобой явились всего лишь орудиями в чьих-то руках. — Скульд с трудом овладела собой; глаза ее прояснились, осанка приобрела уверенность. — Но ты теперь — конунг Дании, а я — твоя королева. — В голосе ее сквозило высокомерие. — Пусть же мир узнает об этом!

В тот вечер Хьёрварду пришлось устроить пир в честь победы, но пиршество получилось невеселое. Он поблагодарил своих воинов и преподнес им богатые подарки, однако не чувствовалось радости в огромной и пустой зале. Высокие языки пламени костров не могли рассеять ночную темень, а ворчливые разговоры собравшихся были почти не слышны в зловещей тишине. Несмотря на то, что из-за непогоды гости конунга Хрольфа не смогли сразу разъехаться по домам, почти все они нашли приют за пределами королевских палат, либо у вдов воинов Хрольфовой дружины, либо в семьях простых горожан, которые также в этот вечер оплакивали своего господина. Ни одна из женщин Лейдры, за исключением рабынь, не приняла участие в хлопотах у пиршественного стола и не заняла место на скамьях в зале. Только тени, словно призраки тех, кто еще недавно пировал здесь, толпились вокруг утомленных убийц, старавшихся держаться вместе. Даже в треске огня слышалось отдаленное эхо загробного хохота. Воздух был холодным и неподвижным, как в могиле.